Ульяна Соболева - Черные Вороны. Лабиринт

Каждый из них встретил свою смерть с распахнутыми от ужаса глазами. Даже те, кто были под дозой. Жажда жизни выталкивала из организма всю дурь, уступая место инстинктам самосохранения — бежать пытались все.

Стены дома окрашивались кровавыми брызгами, ковры комнат пропитывались липкими лужами, а шикарная мебель разлеталась в щепки — и все это под леденящие кровь крики и просьбы пощады, которые обрывались на полуслове. Некоторые вопили, другие при виде дула падали на колени, умоляя не стрелять, были и те, кто пытался отреагировать, дёргаясь в попытке достать свои стволы. Но исход был один — молниеносный выстрел в голову. Мы пробивали их черепа и хладнокровно наблюдали, как вытекают мозги. Не умели ими пользоваться при жизни — сейчас тем более не нужны.

Мы шли дальше, шаг за шагом, переступая через мертвые тела, которые валялись на полу и напоминали сломанные манекены. Дом погрузился в зловещую тишину. Никто больше не стрелял, стихли даже стоны тех, кто еще секунду назад был жив. Казалось, даже стены пропитались их предсмертными криками и страхом.

Михая я приказал взять живым, всем остальным — выколоть глаза. Это персональное послание от Черных Воронов. Наша подпись. Намеренно. Чтоб знали. Чтоб боялись. Чтоб видели, что ждет каждого, кто посмеет перейти нам дорогу.

Темноту подвала прорезал лишь подмигивающий ореол света от небольшой лампочки, которая скупыми лучами озаряла пол и стены, покачиваясь под отсыревшим потолком. Слух резал острый скрежет ножек поржавевшего стула, который тащили по бетонному полу. На него был усажен Михай. Его руки и ноги обмотаны тугими витками скотча и привязаны к железному каркасу стула, на голову наброшен грязный мешок, одежда покрылась пятнами пота, а кожа изранена многочисленными ссадинами и кровоподтеками.

Один из парней подошел к нему и сорвал с головы ткань. Мужчина резко зажмурился, привыкая к обстановке и пытаясь рассмотреть тех, кто рядом, а я, вглядевшись в его глаза, заметил, что зрачки оставались расширенными, несмотря на слепящий свет лампы над его головой.

Сквозь заклеенный скотчем рот прорывалось мычание. Дышать было трудно, от страха и отупляющей паники он начал задыхаться и жадно втягивать воздух раздувающимися ноздрями.

Я сделал шаг вперед, появляясь из темноты, и медленно приближался, сверля его взглядом. Он отчаянно замотал головой и напрягал мышцы в безнадежной попытке высвободиться.

Приблизился к его лицу, близко, вплотную. Ты видишь в моих глазах свой приговор, тварь? Видишь — я знаю. Завонялся от страха.

— Ты верующий, а? Когда ты был мелким засранцем, мать читала тебе истории про Бога и прочие библейские росказни?

Он продолжал отчаянные рывки, смотрел на меня взглядом, полным ужаса и страха.

— Молчишь? Не веришь, значит? А зря. Потому что сейчас ты увидишь, что значит Страшный суд! — с этими словами я дернул за скотч и молниеносным движением пальцев сорвал липкий кусок ленты с его рта.

— Граф, откуда ты, мать твою, нарисовался? — и в тот же момент Михай получил прямой удар в нос. Он взвыл, чертыхаясь, и поднял голову. Алая кровь ручьем потекла по подбородку, вдоль шеи, затекая в ямку между ключицами, в которую мне хотелось воткнуть что-нибудь острое.

— Пасть откроешь тогда, когда я скажу. Дважды объяснять не буду, — с этими словами заехал кулаком по челюсти. — Пацаны, вы видели, какой у Михая сад. Я заценил ландшафтный дизайн, бл****. Без садовых ножниц не обошлось. Тащите их сюда, будем учиться “делать красоту”.

— Граф… да ты… - опять удар.

Я разогнул и размял пальцы, чувствуя, что костяшки слегка заныли.

— Ты что, бл***, тупой?! Я говорю — ты слушаешь… — продолжал наносить удары, один за другим, — все, сука, понятно?

Он закивал головой, его глаза заплыли от гематом и стали похожи на узкие щелки.

— Ты будешь подыхать медленно и долго… — сделал шаг назад, обошел его и оказался за спиной. — Я же настоящий ценитель театра и блестящей игры актеров. Меня, как Графа, положение обязывает. И поверь, я продлю эту пьесу на много актов… Ты, сука, заплатишь за то, что сунулся на МОЮ территорию и тронул то, что было мне дорого.

Пацаны принесли огромного размера секатор. Металлические лезвия ножей поблескивали при свете, я взял инструмент в руки и сделал несколько, движений, отмечая плавность хода.

— Ну что, проверим, Михай, как твой садовник следит за своим инструментарием? Начнем с уха? Или, может, с языка? — продолжая щелкать секатором, то приближаясь к нему, то отступая, продолжил, — хотя нет, пока что твой язык мне понадобится…

Мужчина задыхался от накрывающей его истерики, пытался оттолкнуться от пола босыми стопами, дергал руками, стянутыми скотчем, который впивался в кожу, образовывая на ней синюшные борозды.

— Макс, скажи пацанам, пусть метнутся за жгутом. А то откинется тут раньше времени, кровью истечет, а у меня другие планы.

Михай в отчаянии сжимал кулаки с побелевшими от напряжения костяшками и, думаю, мысленно проклинал себя, что переступил порог квартиры Толяна. Парни затянули на руках жгуты, и я вновь встал перед ним, уперев ботинок в стул и раскачивая его.

— А кулаки как сжал, драться собрался? Разжимай, сука!

— Граф… ну давай решим все…тихо-мирно. Не надо. прошу

— Кулак разжал, бл***. А то молотком кости раздроблю — ни один хирург не соберет.

Он медленно разжал кулак, и я резко убрал ногу со стула, увидев, как на его брюках расходится темное пятно. Он дрожал от страха и унижения, а тело трясло как в лихорадке.

— Ты еще не раз под себя сходишь, мразь. Я тебе клянусь. Отрублю все конечности нахрен, а ты будешь наблюдать, как превращаешься в полено… Кто тебя крышует, тварь? Кто приказ дал?

— Граф…. умоляю… никто не давал. Клянусь… Сами замочили, бес попутал. Отпусти.

От его жалостливого писка меня начало тошнить. Вот эта мразь вот этими, бл***, руками, убила всю семью Толяна, всех тех, кому я обещал защиту. Я захватил лезвиями его мизинец и свел ручки секатора. Тихий щелчок был поглощен диким воплем, который вибрировал гулким эхом, отражаясь от стен. Он захлебывался в истеричном дыхании, продолжал орать и отвел взгляд от изуродованной руки.

— Я никуда не спешу, Михай. У меня осталось еще минимум девять попыток. Итак, тварь, кто дал приказ? — захватил лезвиями второй палец. Заметил, что подонок даже не пытается одернутся, пребывая в состоянии ступора, когда шок, страх и ужас настолько велики, что парализуют не только движения, но и мысли о спасении.

— Граф, я не могу… не могу… Делай, что хочешь, убивай, калечь, но я не могу…