Карин Боснак - Сколько у тебя? 20 моих единственных!..
Мы вышли на танцпол, дед обернулся ко мне, и в глазах его вспыхнул дьявольский огонек.
— А хочешь улыбнуться по-настоящему? — предложил он.
— Еще бы!
— Тогда смотри, — тихонько сказал он.
Дед закружил меня, я заметила Пэтси, идущую в нашу сторону, но совершенно ничего не подозревала, пока дед вдруг резко не выставил ногу, и…
О мой Бог!
Пэтси взлетела в воздух. Я закрыла глаза, чтобы не расхохотаться в полный голос. Когда услышала, как она с громким стуком упала на пол, открыла глаза, повернулась к деду и потрясенно прошептала:
— Не могу поверить, что ты на такое способен!
Он довольно хихикнул, как маленький мальчик.
— Способен, — прошептал он в ответ. — Тетка давно на это напрашивалась. — И, мгновенно сменив тон, обернулся и воскликнул: — Пэтси! Простите! — Он переживал, суетился, наклонялся, чтобы помочь ей подняться. — Вы в порядке?
— Да. — Пэтси отряхнула крошки с платья. — Вполне. Я сама налетела на вас. Спасибо, что помогли встать.
— Мне это доставило удовольствие, Пэтси.
— Мне тоже! — не могла удержаться я.
Оркестр играл «Унеси меня на луну», и я кружилась, как балерина, а мой дедушка, который выглядел, как Уоррен Битти, танцевал, как Фред Астер, и пел мне на ушко, как Фрэнк Синатра, заставлял меня чувствовать себя самой счастливой девушкой на свете.
Ближе к концу вечера я решила вернуться к себе и поискала взглядом Дейзи, чтобы попрощаться. Ее нигде не было. Кто-то говорил, что видел, как она уходила в дамскую комнату, и я направилась туда.
— Дейзи? — окликнула я, открыв дверь. И услышала, как кого-то тошнит. — Ты здесь?
— Да, — слабый голос в ответ. — Здесь, в конце.
Я подошла к последней кабинке, из-за двери которой доносились характерные звуки.
— Ты в порядке? — постучала я. — Впусти меня.
Щелкнула задвижка, я толкнула дверцу. Моя сестра, все еще в свадебном платье, стояла, привалившись к стене, а глаза у нее заплаканные.
— Что случилось?
— Ничего. Все в порядке, это просто нервы.
— Дейзи, свадьба закончилась. Какие нервы?
Она виновато опустила глаза.
— Погоди-ка… Дейзи, ты что?..
— Да, беременна.
— Дейзи! — в восторге хлопнула я ее по плечу. Но тут же осознала, что ударила будущую мать, и начала хлопотать над ней: — О, прости! Прости, пожалуйста!
— Да все в порядке, — засмеялась она. — Перестань.
— Ты беременна? — Я была потрясена. — И ты мне ничего не сказала!
— Извини. Просто хотела сначала убедиться сама.
— Мама знает?
— Нет.
Но тут я кое-что вспомнила.
— Постой… ты же говорила, что вы с Эдвардом решили подождать до свадьбы.
— Ага, — весело фыркнула Дейзи. — И ты купилась!
— То есть ты сказала неправду? — медленно произнесла я.
— Ну разумеется!
— Я тебе не верю, — глядя в честные глаза сестренки, растерянно покачала я головой. — Ну ладно, возможно, это прозвучит глупо, но очень важно, чтобы ты ответила честно, поэтому слушай внимательно. Помнишь, как ты сказала мне, сколько у тебя было мужчин?
— Да, семь, — подтвердила Дейзи. — А что?
— Семь? — взвизгнула я. — Ты не сказала «семь»!
— Правда? — виновато переспросила Дейзи. — Ты уверена?
— О да… — кивнула я. — Абсолютно. Ты сказала «четыре».
— Четыре? — Дейзи разразилась смехом. — Да уж… И ты на это купилась!
— Дейзи! — Поскольку сестрица продолжала заливаться, я категорично потребовала правдивого ответа: — Мне необходимо знать. Сколько у тебя было мужчин?
Она молчала.
— Больше, чем семь? — осторожно спросила я.
Она кивнула.
— Больше, чем десять с половиной?
Еще один кивок.
— Дейзи, — медленно, грозно растягивая слова, произнесла я, — поверить не могу, что ты мне солгала.
— Да ладно тебе… про это никто не говорит правду.
Я взглянула на сестру и тоже начала хохотать, потом крепко обняла ее.
— Надо же, ты беременна! — радовалась я. — Невероятно! Знаю, иногда кажется, что мне не нравятся маленькие дети, но на самом деле, клянусь, я их люблю. Только чистых.
— Проводишь меня до номера? — попросила Дейзи. — Мне надо прилечь. Эдвард уже знает. Он останется с гостями.
— Ну конечно, — кивнула я. Провожая сестру до лифта, я решила воспользоваться моментом, пока она слаба, и все же докопаться до истины. — Итак, больше пятнадцати?
Она лишь улыбнулась в ответ.
— Шестнадцать?
Вновь улыбка.
— Ну пожалуйста, расскажи, — умоляла я. — Я никому не скажу, ни одной живой душе.
Двери лифта закрылись, Дейзи наклонилась к моему уху, прошептала, и мне осталось только воскликнуть…
О Господи! О Господи, о Господи, о Господи!
Моя сестрица, оказывается, жуткая лгунья.
Совсем не похожа на девственницу
Проводив Дейзи, я, вместо того чтобы идти к себе, решила прогуляться. Воздух свеж и чист — еще бы, столько дней промывался дождем. Я брела по улицам Нью-Йорка, впитывала запахи, шумы, суету и толчею большого города и понимала, что нет у меня никакого СДВ, просто в хаосе я чувствую себя спокойнее. Гордая женщина в алом платье на высоких каблуках, я плыла по улице. Да, женщина, пережившая многое, но не упускавшая разные возможности, женщина, которая любила и была любима. Переживать неприятности, трудности (раз двадцать — или сорок, или шестьдесят, коли на то пошло) — в этом и состоит жизнь. Продолжать попытки, пока не добьешься необходимого. Я довольна тем, что я есть сейчас. У меня по-прежнему нет работы, огромного лофта, мужа, детей — но есть я сама. И Ева. Дедушка прав. Я могу либо вынести себе смертный приговор бесконечными «если бы», а могу примириться с прошлым, сколько бы ошибок ни совершила, помнить о хорошем и стремиться вперед. Что и собираюсь сделать. Поэтому отправляюсь в некое важное место.
После непродолжительного нервного ожидания наконец услышала.
— Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, — произнес голос Дэниэла.
— Аминь, — отозвалась я. Неудобно, что пришлось его разбудить. Я сказала охраннику, что дело касается жизни и смерти и мне необходимо увидеть Дэниэла.
— Делайла, — с некоторой досадой сказал Дэниэл, узнав мой голос, — лучше бы дело касалось жизни и смерти.
— Так и было. Так и есть. Почти…
— Почти? То есть ты солгала, только чтобы вытащить меня из постели?
— Возможно, но это была ложь во спасение, а всем известно, что она не считается.
— Ложь во спасение считается, — тут же отреагировал Дэниэл.
— Ну, тогда я виновата. Прости, пожалуйста.
— Прощаю, — тяжело вздохнул он. — Ну, раз уж я здесь, что тебе нужно?
— Помнишь, я говорила, что сожалею о том, что переспала с некоторыми из своих мужчин, что некоторые были ошибкой, но не все? Так вот, я изменила мнение.
— Замечательно, — обрадовался Дэниэл. — Рад слышать, что ты наконец обрела мир в душе.
— Да, но штука в том… я обрела мир не в том смысле, что ты подразумеваешь.
— Что ты хочешь этим сказать? — посерьезнел он.
— То, что… я не сожалею ни об одном из них.
— Ни об одном? — Он был в замешательстве.
— Ага, ни об одном. Возможно, мои выводы подходят не для всех, и церковь, вероятно, с ними не согласится, но все, что я натворила, было мне необходимо. Это сделало меня тем, кто я есть. Сожалеть о случившемся означало бы считать этих парней порочными и греховными, а это вовсе не так.
Дэниэл тяжко вздохнул:
— Не уверен, что хочу слушать это дальше.
— А придется. Я, может, и перестала ходить в церковь в восемнадцать лет, но до тех пор каждое воскресенье своей жизни я проводила здесь и выслушала — пятьдесят две недели умножить на восемнадцать лет, один в уме — девятьсот тридцать шесть проповедей, так что, пожалуйста, выслушай одну мою.
(А у меня определенно лучше с математикой.)
Дэниэл рассмеялся:
— Любишь устанавливать свои собственные правила, да?
— Приходится, по крайней мере иногда, потому что если попытаешься жить в соответствии с тем, что считают правильным или неправильным другие люди, или стремиться к средним показателям — просто сойдешь с ума.
— Ладно, — произнес он, сдаваясь. — Мои уши в твоем распоряжении, вперед.
— Очень мудрый человек как-то сказал мне, что, когда думаешь о прошлом, стоит вспомнить причины, по которым ты поступил так, а не иначе, а не перебирать причины, по которым этого не следовало делать. То есть поскольку ты извлекаешь урок из всего и становишься мудрее, глупо об этом сожалеть, вот поэтому я не чувствую себя виноватой.
— И не сожалеешь ни об одном из них?
— Нет, ни об одном.
— Даже о последнем? Как его звали… Роджер? Помню, ты была искренне огорчена историей с ним.
— Я не сожалею даже о Роджере. Он отлично танцевал, и с ним я почувствовала себя желанной в тот день, когда в моей жизни не осталось ничего, кроме чувства отверженности.
