Лорен Маккроссан - Ангел в эфире
– Что я собой представляю? – неуверенно переспрашиваю я.
– А-ха, – отвечают близнецы своими огромными ртами, непомерно большими для обтянутых кожей черепов. – Ты модница, журналистка, телевизионщица, литераторша или снимаешься? Мы – по части моды, модели.
«Кто бы мог подумать?» – размышляю я, попутно оценив угловатые тазовые кости, которые выпирают под обтягивающими платьицами, как буфера локомотива. А я-то наивно верила, что моделями становятся такие же простые девчонки, как мы с вами, истинные образчики современной женщины с плавными изгибами и внутренними органами. Как сильно я заблуждалась.
– Флэш занимается музыкой, Джулиан – на телевидении, а я – всего понемногу, – громко и горделиво объявляет Хламидия. – Веду передачу на телевидении, записала компакт-диск, пишу для всех стоящих изданий, – она вздыхает, – ради которых не лень доставать лэптоп, и даже на подиуме подрабатываю, когда выдается свободная минутка.
– Ух, ты, – смеюсь я, – да с таким послужным списком вы могли бы одна заменить целое бюро добрых услуг.
– Вряд ли, – резко возражает Хламидия с таким видом, будто я только что предложила ей занять место трансвестита на бангкокской панели. – Неужели я произвожу впечатление женщины, которая способна пасть так низко, чтобы шабашить на временных работенках? Нет уж, увольте, это для бедняков.
– Кому как, а я когда-то и на временных работенках шабашила.
Густо затушеванные глаза Хламидии осматривают меня с ног до головы, и взгляд ее останавливается на логотипе «Мисс Селфридж», пришитом к карману моих брюк.
– Ничего удивительного, милочка, – кисло заключает она.
– Так кто вы все-таки такая? – снова спрашивает Флэш, пока я не тюкнула кое-кому по красной шевелюре.
– Что ж, – переступаю с ноги на ногу, – я, как и вы, Флэш, специализируюсь в музыкальной сфере.
«К сожалению, мой друг, на этом наше сходство заканчивается».
Флэш сплющивает оранжевые подбородки в том месте, где, по сути, должна находиться шея, и хмуро сводит брови.
– Так вы занимаетесь музыкой, дорогуша, я верно понял? Тогда, может быть, ваше имя мне знакомо. В сфере вокального жанра я крупный специалист.
Не сомневаюсь: у него действительно все крупное (по крайней мере, видимые части тела).
– Может быть, – с улыбкой соглашаюсь я. – Меня зовут Энджел Найтс.
Тут он крякает и трясет золотыми цепями.
– Не-а, никаких версий. А у тебя, Джулиан?
Джулиан, нахмурившись, цедит сквозь зубы:
– Впервые слышу. Она певица?
– Вы певица? – переспрашивает Флэш.
Перевожу взгляд с одного собеседника на другого. Забавно, я готова поклясться, что Джулиан говорил на совершенно понятном языке, однако один из них явно видит необходимость общаться через переводчика.
– Пою ли я? Только когда никто не слышит, да и то не очень хорошо. Предпочитаю проигрывать чужую музыку.
– Значит, она музыкант, – говорит Джулиан Флэшу.
– Так вы, значит, музыкант, – со знанием дела переводит Флэш.
– Нет.
Мои собеседники одновременно вздохнули.
– Я диджей.
Так гораздо лучше: пять пар ушей мгновенно навострились.
– Диджей, вот это потрясно! – зачирикали близнецы.
– О-о-о, да вы, милочка, могли бы прокрутить в эфире мой компакт-диск! – радостно егозит Хламидия; эта удачная мысль все-таки дошла до расположенного на такой порядочной высоте мозга.
– Клубный диджей или радио? – интересуется Флэш.
– Радио.
– На какой она станции? – ворчливо спрашивает Джулиан.
– Вы на какой…
– На местной, – перебиваю я, уже порядком утомившись от их тандема. – На «Энерджи-FM».
Реакция, прямо скажем, не из лучших: близнецы разочарованно протягивают «у-у», голова Флэша погружается в складки шеи, и он приобретает сходство с напуганной черепахой, а Джулиан заходится смехом. Тут и без переводчика все ясно: он ржет мне прямо в лицо.
Сама же Хламидия, смерив меня взглядом, разочарованно фыркает:
– «Энерджи-FM»? Фи-и. Какой тогда смысл с тобой водиться?
Хм, плохо для самооценки – ой, как плохо. Ведь никогда не любила втираться в чужие тусовки – дернул же черт!
– Что ты здесь делаешь? – напоследок интересуется Хламидия, явно давая понять, что это последний вопрос к недостойной внимания «пустышке».
«Слушай, дорогуша, хорош крутиться вокруг да около, выкладывай уже, наконец!»
– Что делаю? Все проще простого…
А правда, что я здесь забыла? Много радости: чтобы человека на посмешище выставляли из-за того только что его одежда не продается на бриллиантовых вешалках? Мне было так хорошо здесь, весело, у меня словно глаза на мир открылись; я неожиданно окунулась в непривычную для себя роскошь. И вдруг, надо же такому случиться, неожиданно приходит понимание, что остались все-таки на нашей загаженной матушке-земле места, где недостаточно быть просто приятным в общении, трудолюбивым и целеустремленным человеком, отзывчивым к чужим бедам и проблемам. Попросту недостаточно.
И вот, будто в школе, натерпевшись в очередной раз унижений от главной заводилы плохих девочек и ее натасканных подручных, бормочу нечто вроде извинений за эгоистично потребляемый кислород и, затравленно уставившись в собственные мокасины, разворачиваюсь, чтобы уйти… Лучше бы надела радужные туфли: они всегда приносят мне удачу. Уворачиваясь от сыплющихся вслед, почти осязаемых уколов и нарочито громких комментариев, в которых неизменно присутствуют слова «Энерджи-FM», «дешевка» и «диджей», закидываю за спину мини-рюкзачок – и тут на мое плечо ложится сильная рука.
– Прости, что заставил тебя так долго ждать, cherie, – улыбается Дидье, добавляя на самое ушко: – Меня задержали; эти люди цепляются, как пиявки, я не мог освободиться.
– Да ничего, – пожимаю плечами, не поднимая глаз.
Он разворачивает меня лицом к злопыхателям.
Даже Хламидия так вытянула шею, что голова наконец показалась. Да, перепугалась она крепко.
– Друзья, вы уже познакомились с моей дорогой спутницей? – спрашивает Дидье.
Думаю, он хотел сказать: «Дорогие друзья, вы уже познакомились с моей спутницей?», но кто я такая, чтобы спорить?
– Ее зовут Энджел, она не только дочь лучшей подруги моей матери, но и моя подруга, моя личная преподавательница, медсестра и особая гостья нашей вечеринки.
– Уй, – сквозь зубы процедила Хламидия, – с таким послужным списком можно заменить целое бюро добрых услуг.
– Touche,[74] моя дорогая, – подмигиваю ей, неторопливо проплывая мимо этой шайки под ручку с Дидье. – Надеюсь, вам нравится моя скромная вечеринка.
Чувствую себя королевой!
Дидье любезен и внимателен, с ним не соскучишься, и он весь как на ладони. Вот он какой, настоящий Дидье Лафит. Я знаю, все люди настоящие, и даже знаменитости, за редким исключением (не будем упоминать членов семьи Джексонов), но порой очень трудно бывает рассмотреть под маской какой-нибудь выдающейся персоны, будь то мужчина или женщина, их подлинное лицо. Следующие два часа я, кропотливо пробираясь в сложных и запутанных лабиринтах его личности, пытаюсь разгадать, что представляет собой Дидье; мы устроились в укромном уголке палубы, и хозяин вечеринки не отходит от меня ни на шаг, исполняя любое мое желание. Если я голодна, он достанет мне поесть, если хочу пить, тут же передо мной возникает наполненный жидкостью фужер, замерзла – накинет на плечи куртку. Надо сказать, что для этого ему вовсе не обязательно сходить со своего места, потому что достаточно щелкнуть волшебными пальчиками, и любое поручение тут же будет исполнено. Изысканно-утонченная публика (звездная братия) постепенно расходится, разочарованно чмокая друг друга в щечки, на судне становится тихо, и ярче разгораются прежде незаметные, будто сказочные огоньки, сияя для нас точно персональные звезды. Солнце заходит, и с ним опускается температура, рядом появляются две дымящиеся чашечки горячего шоколада со взбитыми сливками и редкостным по своей красоте зефиром. Делаем по глоточку, обжигая языки, и сидим, обнявшись, точно старые знакомые. Говорит в основном он, а я слушаю – уж если я и получила что-то полезное от своей профессии, так это умение слушать: слушать громогласного Кувалду и извечного оппонента Малкольма. А Дидье интересно рассказывает, и жизнь его так не похожа на мою.
