Наталья Калинина - Нечаянные грезы
— А ты? Ты тоже хотела бы этого?
— Сама не знаю. Ты порядочный человек, Павел. Ты давно стал мне родным. А кто-нибудь чужой… ну, я не знаю, как он будет относиться к Ваньке, как Ванька к нему отнесется. — Она не отрываясь смотрела себе под ноги и говорила устало, словно через силу. — Я зарабатываю теперь кучу денег. Правда, об этом почти никто не знает — я прикидываюсь чуть ли не нищей. — Она подняла голову, глянула на Угольцева искоса, часто моргнула длинными черно-синими ресницами. — Кто-то вполне может этим воспользоваться. Я такая неосторожная, правда? Мне пришло в голову, что этот человек мог выследить, где я работаю и… Тогда почему, интересно, он не появляется? — Она остановилась, повернулась к Угольцеву всем корпусом. — Павел, я… умру наверное, если и он…
Она побежала по перрону, и Угольцев нагнал ее лишь у входа в вокзал.
После обеда он поднялся в мансарду. Муся стояла у окна, чертя на стекле пальцем какие-то буквы. Она была почти пьяна — они пили за обедом и коньяк, и клюквенный ликер, и наливку домашнего изготовления.
— Уходи. Порок, как выяснилось, обладает притягательной силой. Я полюбила порок. Но родилась я чистой. Если хочешь, спроси у Вадима. С ним я была чистой и красивой не только телом. — Она запрокинула голову и рассмеялась почти вульгарно. — Она тоже была порочной, и мужчины сходили от нее с ума. Но я не хочу, чтоб он клюнул на меня из-за того, что я порочная. Нет, нет. Иногда я ненавижу Мэрилин и очень ее боюсь. Она имела большую власть над мужчинами и была из-за этого очень несчастной. Павел, сделай так, чтобы я была счастливой. Пожалуйста.
Она бросилась к нему, обхватила руками за шею, спрятала на груди лицо. Она делала так когда-то очень давно, когда они еще не были любовниками. В ту пору она, как догадался Угольцев, взывала к его всесилию, требуя, чтоб он нашел Вадима. Кого же теперь она пустила в свое сердце, гадал Угольцев.
— Счастье должно всегда оставаться далеким призраком, — сказал он и погладил ее по волосам. — Помнишь, у Китса: «Наслаждение — в погоне. Не зажать его в ладони»?
— Не помню. Я забыла. Я все начинаю сначала, слышишь? — Муся уперлась ладонями в грудь Угольцева, резко оттолкнулась и чуть не упала. — О, я совсем пьяная.
— Тебе это идет.
— Нет. Это ей идет. Потому что она умерла в тридцать шесть. Я хочу прожить долго-долго. И иметь от него детей. Двоих. Или даже троих. Правда, врачи считают, у меня больше никогда не будет детей. Они ничего не понимают в любви, верно, Павел?
Теперь она была прежней Мусей. Угольцев почувствовал невероятный прилив энергии. И тут же непереносимо больно защемило сердце.
— Не хочу я домой, мама. Останусь здесь. Смотри, мимо проносятся машины. Вжик — и нету. Мелькнули красные огоньки в тумане, растаяли навсегда. Потом новая машина появится. Она тоже растает в тумане. Почему в этой жизни нет ничего надежного и постоянного, мама?
— Я люблю тебя, Алешенька. Я всегда буду тебя любить. — Ирина Николаевна крепко прижала к своей груди растрепанную голову сына. — Что бы ни случилось с тобой, со мной, с нами всеми.
— Ты верная, мама. Отцу подфартило, что он встретил такую женщину. А вот я уже никогда ее не встречу.
Только ты меня сможешь понять,Но не хочешь.Я не буду тебя целовать —Это больно, а ты меня просишь…
Мамочка, зачем ты меня родила? Ты должна была сделать аборт, и тогда я был бы сейчас какой-нибудь уличной собачонкой. Меня бы все, кому не лень, пинали ногами, и мне было бы так от этого хорошо. А она… она бы меня пожалела, погладила по голове. И ушла. Красивая, гордая, недоступная. Марыняшечка, я так хочу, чтоб ты снова погладила меня по голове. Пожалуйста.
— Сынок, поехали домой. Тебе надо искупаться. Я посажу тебя в душистую ванну, потру спинку. Помнишь, как мы делали в детстве? Тебе очень нравилось.
— Ты и отцу так делала. Какой же он везунчик. А вот твой единственный сынуля очень невезучий тип. Ты сделала непростительную ошибку, мама, родив меня на свет.
— Алешенька, дорогой, прости меня, Бога ради. За то, что я на самом деле хотела от тебя избавиться. Я была тогда совсем молодая и глупая. Может быть, из-за того ты теперь так страдаешь. Это я во всем виновата, Алешенька.
Ирина Николаевна еще крепче прижала к груди голову сына.
— Нет, мама, ты ни в чем не виновата. Ты всегда любила меня больше всех на свете. Бабушка говорит, когда я у тебя родился, ты забыла о том, что ты молодая и красивая женщина.
— Я никогда не забывала об этом, сынок.
— Бабушка говорит, я все время болел, и ты ночами напролет сидела возле моей кровати и плакала. Ты святая, мама. Я буду любить тебя больше всех на свете. Ты — единственная женщина в моей жизни. Остальных я просто презираю. Шлюхи. Проститутки.
— Алешенька, твоя бабушка знает не все. Я не святая. Я изменяла твоему отцу. У меня был… возлюбленный.
— Не ври, мама. Все равно не поверю тебе.
— Как хочешь. — Ирина Николаевна устало тряхнула головой. — Только знай: я сказала тебе правду.
— Ты любила того человека?
— Да, — едва слышно ответила Ирина Николаевна.
— Но почему ты не бросила отца и не ушла к нему? Из-за меня, что ли?
— Он любил другую девушку. И очень страдал, что она ему изменяет. Искал утешение в моих ласках. Меня это страшно ранило.
— Все девушки изменницы. Чем красивей, тем… Мама, скажи, зачем Бог создает красивых и таких желанных женщин? Пускай бы все были отвратительными хромыми и косыми уродинами.
Алеша потянулся к бутылке с водкой на столе, но Ирина Николаевна решительно схватила его за руку.
— Тебе вполне хватит, сыночек. Ты не имеешь права распускаться. Мне почему-то кажется, что произошло обычное недоразумение. Расскажи мне, что случилось.
— Нет, мама. Это не может быть недоразумением. Если ты полюбишь кого-то, разве ты позволишь, чтоб тебя трахал другой мужчина?
— Алешенька, так нельзя говорить о женщине, тем более любимой.
— Ты позволишь, мама?
— Нет. Но, может быть, она тебе ничего не обещала? Может, ты сам все напридумывал?
— Видела бы ты ее глаза, когда тронулся поезд, а она осталась на перроне. Мне показалось, она бросится сейчас вслед за моим вагоном, я спрыгну, заключу ее в объятия и мы больше не расстанемся ни на минуту. С любимыми нельзя расставаться даже на одну минуту. Так ведь, мама?
— Какой же ты у меня не от мира сего. Интересно, в кого ты пошел? — Не знаю. Мамочка, ты знаешь, я, наверное, опять туда поеду. Пускай она прогонит меня, пускай что угодно сделает…
— Сначала давай поедем домой. Приведешь себя в порядок, выспишься, а там будет видно. — Ирина Николаевна погладила сына по спине. — Знаешь, отец согласился, чтоб у него взяли все анализы. Это ты на него повлиял. Спасибо тебе, сынок. Я не теряю надежды, что он поправится.
