Развод. Пусть горят мосты - Стася Бестужева
Перехожу в комнату Ники. Дочь не спит — лежит в кровати с открытыми глазами, смотрит в потолок. При звуке моих шагов поворачивает голову.
— Мам, — шепчет она. — Это правда? Ты завтра уезжаешь?
Сердце разрывается на части. Моя умная, чуткая девочка. Она все понимает гораздо лучше, чем хотелось бы.
— Да, — отвечаю честно, садясь рядом с ней. — Но это временно, Ника. Папа... папа пытается сделать так, чтобы казалось, что со мной что-то не в порядке. Но это неправда.
— Знаю, — кивает она, и в ее двенадцатилетних глазах такая взрослая печаль, что хочется плакать. — Он сказал, что тебе нужно полечиться. Но ты же не больная, правда?
— Совершенно здорова, — заверяю ее. — И буду бороться, чтобы доказать это. Чтобы вернуться к вам.
Ника садится в кровати, обнимает меня за шею.
— А мы что будем делать? — спрашивает она. — Жить здесь с папой и... с ней?
Она не может произнести имя Вероники. Не хочет признавать ее существование в нашей семье.
— Пока да, — говорю, стараясь звучать увереннее, чем чувствую себя. — Но помни, Ника — что бы ни говорил папа, что бы ни происходило, я всегда остаюсь твоей мамой. Ничто этого не изменит.
— Я знаю, — она крепче прижимается ко мне. — И я буду ждать, когда ты вернешься.
— Будь умницей, — прошу я, борясь со слезами. — Помогай Данилке. Он маленький, ему будет трудно понять происходящее. А ты... ты моя сильная девочка. Правда?
— Правда, — шепчет она, и я слышу, как она тоже сдерживает плач.
Еще несколько минут сидим обнявшись, молча. Прощаемся, хотя не произносим этого слова вслух. Потом я целую ее в макушку и тихо выхожу из комнаты.
* * *Остаток ночи провожу, собирая вещи. Беру только самое необходимое… одежду на неделю, документы, фотографии детей, свою врачебную сумку. Остальное остается здесь, в доме, который завтра перестанет быть моим.
Нахожу коробку с семейными фотографиями, перебираю их в последний раз. Вот наша свадьба — молодые, счастливые, влюбленные. Вот рождение Ники — я с младенцем на руках, Павел рядом, гордый отец. Первые шаги Даниила. Семейные отпуска. День рождения. Праздники.
Вся жизнь в картинках. Жизнь, которая теперь превратилась в судебное дело.
Отбираю несколько самых дорогих снимков, остальные оставляю. Не хочу, чтобы Павел подумал, что я забираю "все лучшее". Пусть у детей останутся фотографии счастливого времени нашей семьи.
В шесть утра заканчиваю сборы. Два чемодана и сумка с документами — вот все, что остается от тринадцати лет жизни в этом доме. Странно, как мало места занимает целая жизнь, когда ее приходится упаковывать в чемоданы.
Звоню маме. Она отвечает сразу, словно не спала.
— Лена? Что случилось, дорогая?
— Мам, — голос дрожит, несмотря на все усилия его контролировать. — Мне нужно к тебе. Сегодня. Павел... он добился через суд, чтобы я съехала из дома.
Тишина в трубке. Потом глубокий вздох.
— Приезжай, — говорит она просто. — Я буду ждать.
* * *В восемь утра слышу, как просыпаются дети. Голоса наверху, Павел что-то им объясняет. Вероятно, готовит к моему "отъезду на лечение".
Спускаюсь на кухню, автоматически ставлю чайник. В последний раз завариваю чай в этой кухне, которую обустраивала своими руками. Каждая чашка, каждая ложка здесь выбиралась мной. Теперь это все достанется Веронике.
Даниил появляется первым… заплаканный, растерянный. Бросается ко мне, обнимает за пояс.
— Мамочка, не уезжай, — просит он, и голос срывается. — Я буду хорошо себя вести, обещаю!
— Солнышко, — глажу его по голове, сдерживая собственные слезы. — Это не из-за твоего поведения. Ты самый лучший мальчик на свете. Мама просто должна... уладить некоторые дела.
— Какие дела? — спрашивает он, поднимая на меня красные от слез глаза. — Я тоже могу помочь!
Как объяснить восьмилетнему ребенку взрослую жестокость? Как сказать, что его отец использует его как оружие в войне против матери?
— Это взрослые дела, — отвечаю, целуя его в макушку. — Но обещаю… мы скоро увидимся. И будем вместе играть, читать сказки, ходить в парк.
Ника спускается следом, молчаливая и напряженная. Понимающе смотрит на меня, кивает. Мы уже все сказали друг другу ночью.
Павел появляется последним, уже одетый для работы. Смотрит на семейную сцену с каменным лицом.
— Дети, — говорит он, — пора собираться в школу. Мама скоро уедет.
— Нет! — кричит Даниил, крепче сжимая мою руку. — Не хочу, чтобы мама уезжала!
— Данилка, — я опускаюсь на корточки, чтобы быть на одном уровне с ним. — Помнишь, как мы играли в прятки? Иногда нужно спрятаться, чтобы потом игра стала еще интереснее. Мама тоже ненадолго "прячется". Но я всегда буду думать о тебе и любить тебя.
Он кивает, не до конца понимая, но доверяя мне. Дети всегда доверяют родителям, даже когда родители разрушают их мир.
В половине девятого у дома останавливается машина судебных приставов. Павел выглядывает в окно, кивает удовлетворенно.
— Пора, — говорит он мне. — Не затягивай.
Беру свои чемоданы, иду к выходу. В прихожей оборачиваюсь в последний раз. Дом, где родились мои дети. Дом, где я была счастлива. Дом, который теперь достается женщине, разрушившей мою семью.
На пороге стоят двое мужчин в форме. Один из них, пожилой, с усталыми глазами, смотрит на меня с сочувствием.
— Елена Викторовна Федоркова? — спрашивает он. — Нам нужно проконтролировать процесс освобождения жилья.
— Да, это я, — отвечаю, выпрямляя спину. — Я готова.
У подъезда собрались соседи. Марина Степановна, которая свидетельствовала против меня в суде, теперь смотрит с любопытством, смешанным со стыдом. Другие просто глазеют, обсуждают происходящее шепотом. Публичное унижение, на которое рассчитывал Павел.
Загружаю чемоданы в машину под взглядами соседей. Кто-то сочувственно качает головой, кто-то перешептывается с соседями. Наверняка уже завтра по району будет ходить история о "неуравновешенной докторше, которую выгнали из дома".
— Мама! — раздается крик за спиной.
Оборачиваюсь… Ника выбежала из дома,
