Плейбой (ЛП) - Грей Ханна

Разум уносится в мое любимое место. Место, где я чувствую себя целым и все в мире правильно.

Место с моими двумя девочками.

— У него остановка сердца! — едва слышу я крик.

Но уже слишком поздно. Во мне не осталось сил бороться.

Эддисон

Это тот день, когда я перестаю верить, что в этом мире может быть что-то хорошее. День, когда осознаю, что зло всегда побеждает. День, когда задаюсь вопросом, какого черта я так старалась нарисовать идеальную картину, когда на деле это откровенная ложь.

Я сижу здесь уже несколько часов, втиснувшись между мамой и папой. Оба отказываются отходить от меня дальше, чем на вытянутую руку. Айла крепко прижалась ко мне, как и после того, как мы выбежали с той заправки. Она ни с кем не разговаривала. Просто… потрясена.

Родители Кэма врываются в зал ожидания отделения неотложной помощи, в растрепанном виде, как и все мы, ожидающие. Я встаю, не отпуская Айлу, и бросаюсь обнимать их. То же самое делают Мила и Бо, которые приехали сюда не так давно.

— Он все еще в операционной, — говорит Бо мистеру и миссис Харди, защищая Милу. — Сказали, что подойдут, как только будет информация.

Они уже знают самые тяжелые подробности, потому что им сообщили об этом по телефону. Что Кэм получил пулю в грудь. Что потерял много крови и у него остановилось сердце, но, слава Богу, его реанимировали. И что ему сделали экстренную операцию, чтобы извлечь пулю и остановить кровотечение.

Так много ужасных вещей, обо всех из которых рассказали, пока они ехали сюда.

Миссис Харди прижимается ко мне, уткнувшись лицом в плечо.

— Боже… пусть с моим мальчиком все будет хорошо. Пожалуйста.

Я плачу вместе с ней, чувствуя, как сжимается грудь.

Это моя вина. Он побежал в магазин ради меня и Айлы.

— Простите, — говорю я, и голос едва слышен. — Мне так, так жаль.

— За что, детка? — она отстраняется, обхватив мое лицо ладонями. — Это не твоя вина. Мой сын поступил правильно. Возможно, глупо. Но сделал то, что считал нужным, — она грустно улыбается. — Мой сын наконец знает, что значит любить кого-то всем сердцем. Я могу поблагодарить за это вас двоих, — она смотрит на Айлу. — Кэм души в тебе не чает, маленькая леди.

Айла крепче обнимает меня, ничего не говоря. Она совсем на себя не похожа. Этим днем ей пришлось пережить больше, чем кому-либо за всю жизнь.

— Извините, — шепчу я. — Трудный день.

Она похлопывает Айлу по спине и прижимается к мужу. А в течение следующих трех часов… мы ждем. Надеясь и молясь, чтобы Кэм выкарабкался. Мысль о том, что можем его потерять, невыносима. Поэтому я собираюсь притворяться, что это невозможно. Потому что, по правде говоря, не думаю, что переживу его гибель.

Я отпиваю кофе, который принесла Тесса, или пытаюсь это сделать, но когда она протягивает бублик, желудок сводит от боли.

Я качаю головой.

— Не могу.

Взгляд прикован к Айле, которая играет с игрушками, принесенные Тессой из моего дома. Мила и Бо сидят на полу, притворяясь, что заставляют игрушки разговаривать друг с другом.

Наконец, после того как часами была заложницей и почти не разговаривала, она начала приходить в себя. Хотя улыбка не такая широкая и яркая, как обычно, я просто благодарна, что Тесс удалось заставить ее съесть часть пончика и выпить немного воды.

— Я могу отвезти Айлу домой, чтобы она могла отдохнуть, — говорит Тесса, кладя руку на мою. — Ей может быть полезно выйти отсюда.

— Я не могу, — шепчу я. — Я слишком боюсь, что если не буду рядом, может случиться что-нибудь плохое, — я чувствую дрожь, когда глаза наполняются слезами, затуманивая зрение. — Я… я не могу.

Прижимая к себе, Тесса прикладывает свой лоб к моему.

— Эдди, она в безопасности. Ты в безопасности. Я обещаю, — она крепче сжимает меня. — Все в порядке. Айла в безопасности.

Мы остаемся так на некоторое время, пока я не беру себя в руки.

Медленно отпуская меня, она вытирает глаза.

— Я рядом. Хорошо?

— Я знаю. Люблю тебя, — шепчу я, глядя на часы. — Прошло уже больше суток с операции. Когда же он проснется?

Больница ограничила посещение палаты только членами семьи. Они пытались добиться для меня разрешения, но получили отказ, мол, чем меньше людей будет входить и выходить, тем лучше. У него все еще стоит дыхательная трубка. И до тех пор, пока не придет в сознание и не докажет, что может дышать без нее, он останется интубированным. Когда Кэм проснется, врачи предупредили, что он будет бороться с интубацией.

— Он проснется, — она прижимает мою голову к своему плечу. — Я знаю это.

Когда Кэм проснется, я скажу, что мне жаль, и буду умолять о прощении.

Иногда нужно почти потерять кого-то — как будто… действительно потерять — чтобы понять, что прошел бы через огонь и воды, пытаясь сохранить его рядом.

Я готова пройти через это ради Кэма.

Кэм

Черт, у меня болит горло. А что, черт возьми, во рту?

Я давлюсь, усиливая боль. А когда, наконец, открываю глаза, чертовски паникую. Родители встают со стульев и бегут ко мне. Не могу точно разобрать, что они говорят, но, кажется, просят успокоиться. Только я не могу.

Я продолжаю давиться, понимая, что в горле настоящая трубка.

— Нам нужна помощь! — кричит отец в коридор. — Я СКАЗАЛ, НАМ НУЖНА ЧЕРТОВА ПОМОЩЬ! — кричит он еще громче, пока мама пытается успокоить меня.

Люди в халатах вбегают в палату, и хотя я хочу знать, что они говорят, не могу. Все, что я слышу, это чертов звон и кучу приглушенных голосов.

Мама исчезает, выбегая из палаты, пока я хватаюсь за трубку в попытках встащить.

— Кэм, остановись… пожалуйста, остановись, — говорит Эддисон, подходя ко мне и хватая за руку.

Мама подходит к ней.

Значит, вот куда она ходила.

Ноздри раздуваются, когда я снова давлюсь, но пытаюсь сосредоточиться на глазах Эддисон.

— Пожалуйста, успокойся, — повторяет она. — Врачи вытащат ее. Я хочу, чтобы ты просто расслабился. Знаю, что это сложно, детка. Но, пожалуйста, — ее глаза наполняются слезами, когда моя грудь вздымается. — Пожалуйста… ради меня и Айлы, позволь вытащить ее.

Я расслабляюсь на мгновение, прежде чем паника начинает снова подкрадываться. Ее рука сжимает мою, когда врач и медсестра начинают приближаться.

— Обещаю, сынок, самое страшное позади. Просто позволь вытащить ее, хорошо?

Я киваю, как могу, хотя голова, вероятно, даже не двигается.

Кажется, это длится вечность, но, в конце концов, трубка выходит из горла, и я могу нормально дышать.

Я несколько раз кашляю, морщась от боли, которая приходит вместе с ним. Не только в горле, но и в груди и животе. В общем, во всем чертовом теле.

— Мальчик мой, — мама обходит врача и проводит рукой по моей голове. — Я никогда в жизни не была так счастлива видеть твои прекрасные глаза, — она целует меня в лоб. — Больше никогда так меня не пугай. Ты только что отнял десять лет моей жизни.

— Десять? Черт, я думал, по крайней мере, двадцать, — протянул отец, подходя к ней. — Как только выздоровеешь, я надеру тебе зад, сынок.

Мама снова целует меня в лоб, а отец нежно обхватывает плечо.

— Мы дадим вам минутку, — она кивает Эддисон, прежде чем выйти, а папа направляется следом.

Я смеюсь совсем немного, но боль, пронизывающая грудь, невыносима.

Я смотрю на Эддисон.

— Может быть, ты и не моя, но как насчет поцелуя?

Она улыбается, а по щекам текут слезы.

— Я всегда буду твоей, — она прижимает свои губы к моим. — Я так сильно тебя люблю.

Она плачет сильнее, отстраняясь, чтобы посмотреть на меня.

— Спасибо, что не умер.

— Я старался, — я пытаюсь подмигнуть, жалко стараясь не провалиться в сон из-за обезболивающих, которыми меня накачали.