Софи Кинселла - Шопоголик и сестра

От потрясения меня бросает то в жар, то в холод. Открываю рот, хочу возразить — но не могу издать ни звука.

Люк смотрит на часы:

— Мне пора. Когда вернусь — не знаю.

— Люк… мне так жаль. — Ко мне наконец-то вернулся голос, пусть даже слабый и жалкий. — Прости, что разочаровала тебя. — Но если хочешь знать… ты меня тоже расстроил. Ты изменился. Во время свадебного путешествия ты был совсем другим. Забавным, добрым, спокойным…

Мне вдруг отчетливо вспоминается Люк, каким он был недавно. Сидел на коврике для йоги, в выцветших штанах и с серьгой в ухе. Улыбался мне под солнцем Шри-Ланки. Держал меня за руку…

Сердце ноет от невыносимой тоски. Покладистый, жизнерадостный парень, с которым я ездила по всему миру, ничуть не похож на сурового мужчину, который сейчас стоит передо мной.

— Ты изменился, — повторяю я со всхлипом, по щеке стекает слеза. — Стал таким, как раньше, давным-давно. Ты же обещал, что больше никогда таким не будешь. — Я с досадой смахиваю слезу. — Не думала, что наша жизнь окажется вот такой, Люк.

В кухне тихо.

— И я не думал, — признается Люк. В голосе слышна привычная насмешка, но лицо строгое. — Пора идти. Пока, Бекки.

Он отворачивается, а через несколько секунд хлопает входная дверь.

Я держусь из последних сил. Но слезы уже прорвались, хлынули по щекам, ноги задрожали. Опускаюсь прямо на пол и утыкаюсь лицом в коленки. Ушел. И даже не поцеловал меня на прощанье.

Не знаю, сколько я просидела на одном месте. Просто обнимала собственные колени да изредка вытирала лицо рукавом. Наконец слезы иссякли, дышать стало легче, и я понемногу успокоилась. Но тянущая пустота в груди осталась.

Нашему браку конец. И года не продержались.

С трудом поднимаюсь на затекшие ноги, медленно бреду в пустую столовую. Посреди столовой гордо расположился наш резной деревянный стол из Шри-Ланки.

На глаза вновь наворачиваются слезы. С этим столом связано столько мечтаний! Какие упоительные картины я себе рисовала! Чего только не подсказывало воображение: мягкий свет свечей, я раскладываю по тарелкам сытное рагу, Люк нежно улыбается мне, за столом собрались все наши друзья…

И вдруг меня охватывает страстное, непреодолимое желание поговорить со Сьюзи. Услышать ее сочувственный голос. Она-то знает, как быть. Она всегда все знает.

Почти бегу к телефону и суетливо набираю номер.

— Алло! — Голос высокий, женский — но это не Сьюзи.

— Привет, — растерянно говорю я. — Это Бекки. С кем я…

— А это я, Лулу! Привет, Бекки! Как дела? Ее ликующий голос ударяет мне по нервам, как острая терка.

— Прекрасно, — отвечаю я. — А Сьюзи случайно нет рядом?

— Она как раз устраивает близнецов в машине! Мы едем на пикник в Маршем-Хаус. Слышала про него?

— Э-э… Нет. Не слышала.

— О, ты непременно должна там побывать!… Космо, зайка, только не в холщовых штанишках!… Это национальный заповедник. Дети его обожают. Там разводят бабочек!

— Ясно, — мямлю я. — Рада за вас.

— Сьюзи перезвонит тебе через пару минут, хорошо?

— Спасибо, — с облегчением благодарю я. — Это было бы замечательно. Просто скажи… что мне очень нужно с ней поговорить.

Подхожу к окну, прижимаюсь лицом к стеклу и стою, глядя на снующие внизу машины. Светофор на углу включает красный глаз, и весь транспорт останавливается. Потом зажигается зеленый свет, и машины разом срываются с места. И снова красный, и опять все стоят.

Сьюзи не звонит. А прошло уже гораздо больше двух минут.

Нет, не позвонит она. Она живет в другом мире. В мире холщовых штанишек, пикников и заповедников, где разводят бабочек. Там нет места ни мне, ни моим дурацким проблемам.

От разочарования у меня болит голова. В последнее время мы со Сьюзи постоянно ссорились. Но я думала… надеялась…

С трудом проглатываю вставший в горле ком.

Может, позвонить Дэнни?… Правда, я оставила ему целых шесть сообщений, а он ни на одно не ответил.

Ну и пусть. Не беда. Подумаешь. Просто придется выплывать самой.

Со всей решительностью, на какую способна, я направляюсь на кухню. Сейчас я… приготовлю себе чашку чая. Вот именно. С этого и начну. Щелкаю кнопкой чайника, бросаю в кружку пакетик с заваркой и распахиваю холодильник.

Молока нет.

И мне сразу хочется снова рухнуть на пол и залиться слезами.

Но я делаю глубокий вдох и поднимаю подбородок. Отлично. Схожу за молоком. Заодно и запасы пополню. Подышать свежим воздухом и отвлечься будет очень кстати.

Хватаю сумочку, второпях мажу губы блеском и выбегаю из квартиры. Выхожу за ворота, поворачиваю и шагаю по улице мимо лавки древностей, забитой золоченой мебелью, прямиком к гастроному на углу.

В магазине мне становится легче. Тепло, уютно, аппетитно пахнет кофе, сыром и дежурным супом. Продавцы в длинных фартуках из полосатого тика — точь-в-точь настоящие французские сыровары.

Вешаю на руку плетеную корзинку, иду в молочный отдел и для начала беру две пинты экологически чистого нежирного молока. Тут мой взгляд случайно падает на баночку дорогого греческого йогурта. Пожалуй, стоит побаловать себя — глядишь, и воспряну духом. Укладываю в корзинку и йогурт, а заодно прихватываю несколько видов шоколадного мусса. И тянусь за фигурной баночкой деликатесной «пьяной вишни».

«Напрасная трата денег, — вдруг раздается у меня в ушах чей-то до боли знакомый голос. — Ты же терпеть не можешь вишню, вымоченную в бренди».

Голос прямо как у Джесс. Мистика. Вообще-то «пьяную вишню» я люблю. Изредка.

Раздраженно встряхиваю головой и сую банку в корзину, а потом перехожу к следующей витрине и западаю на пиццу-фокачча с оливками и анчоусами.

«Дорогущая дрянь, — заявляет тот же голос. — Дома можешь влегкую состряпать точно такую же за двадцать пенсов».

«Заткнись, — мысленно отрезаю я. — Нет, не могу. Так что отвяжись».

Пицца тоже отправляется в корзинку. А потом я швыряю туда все подряд: упаковки белых персиков и миниатюрных груш, сыры нескольких сортов, трюфели из черного шоколада, французский клубничный тортик…

А голос Джесс зудит у меня в голове, не умолкая ни на секунду:

«Швыряешь деньги на ветер. А как же режим экономии? Думаешь, все это расточительство вернет тебе Люка?»

— Перестань! разозлившись, требую я вслух. Господи, так и свихнуться недолго. С вызывающим видом сую в переполненную корзинку три банки русской черной икры и волоку покупки к кассе. Там я с трудом взваливаю корзину на прилавок и начинаю искать в сумке кредитку.

Девушка за прилавком проворно разгружает мои покупки и улыбается.

— О, тортик — объедение! — говорит она, аккуратно упаковывая его в коробку. — А уж персики! А икра! — Моя добыча явно впечатлила ее. — Устраиваете званый ужин?