Прости за любовь (СИ) - Джолос Анна
— Джугели, ты меня преследуешь? — поравнявшись со мной, спрашивает вопросительно выгибая бровь.
— Размечтался, — поджимаю губы.
— Что тогда? Пришла попрощаться? Надумала вернуться в эту свою Барселону?
— Нет.
— У меня закончились версии.
Склоняет голову набок. Смотрит на меня. Ждёт разъяснений.
— Я решила, что надо слетать к матери в Питер. Купила билет и раз уж у нас один самолёт…
На его бледном, измученном недосыпом лице, появляется тень улыбки.
— Что? — уточняю хмуро, ощущая, как горят при этом щёки.
— Твоя мать на пару с Даней летит сюда. Она звонила утром родакам. Хотят с отцом увидеться.
Чего?
— Не скоординировались…
Опускаю взгляд.
Вот блин! Ну мама! Могла бы и предупредить!
— Джугели…
Сквозь стыд и смущение, заставляю себя взглянуть на него.
— Будешь издеваться или шутить на эту тему, клянусь, я…
Протягивает руку. Накидывает капюшон мне на голову.
— Спасибо, Тата.
Когда я решила полететь с Марселем в Питер, я не учла одну вещь — популярность солиста группы «Город пепла».
С того момента, как мы оказываемся в аэропорту, меня не покидает стойкое ощущение того, что за нами постоянно наблюдают.
А желающие сфотографироваться? Молодёжь в этом плане без комплексов совершенно. Особенно девчонки.
И ладно бы только это. Неприятно поражает другое: люди ведь, не стесняясь, снимают Его на вездесущие телефоны. Причём везде. В зале ожидания, у гейта, в самолёте.
Кстати, про самолёт… Парня не устраивает вариант, при котором мы должны находиться в разных концах салона. Не знаю как, но ему удаётся договориться со старшим бортпроводником, и по итогу сидим мы рядом в бизнесе.
Всё также молча. Правда держась за руки, ведь в какой-то момент его ладонь уверенно касается моей…
— Как красиво…
Несколько часов спустя стою у окна нашего гостиничного номера. Вид отсюда открывается просто невероятный! Прямо на Исаакиевский собор.
— Я почти всегда здесь останавливаюсь. Удобно. Вышел — всё рядом. Гуляй по Невскому до утра, — тоже смотрит на улицу.
— Во сколько репетиция?
— Надо ехать, — Марсель вскидывает запястье с часами.
— Уже?
Мы только-только из Пулково приехали.
— Да. Ты ведь со мной? Раз уж навестить мать не вышло, — добавляет, ухмыльнувшись. За что, собственно, и получает локтем в грудь.
— Не знаю. Насколько это будет уместно?
— Более чем.
— Есть полчаса?
— Есть.
— Мне нужно в магазин одежды. Я всё ещё без вещей.
— Тогда идём. Знаю одно место. Тут недалеко.
*********Итак, девять вечера.
После посещения магазина, покупки вещей и ссоры, возникшей на почве того, что Марсель самовольно оплатил покупку, едем в клуб.
Невероятно, но приезжаем мы в тот самый A2, попасть в который летом для нас с Филей оказалось проблемой, ввиду отсутствия доступных билетов.
Вот ведь надо же…
— Привет. Как долетели?
Илона, одетая с иголочки и встретившая нас почти у самого входа, несмотря на прозвучавшее «долетели», здоровается как будто бы исключительно с ним.
— Пойдёт.
— Ты плохо выглядишь, — констатирует концертный директор, встревоженно взглянув на своего артиста.
— Я вижу своё отражение в зеркале.
— Извини.
— Что по завтрашнему дню?
— Фестиваль начинается в двадцать часов ровно. Вы выступаете последними, — разъясняет на ходу, цокая шпильками. — То есть выход где-то в промежутке от двадцати одного сорока до двадцати двух ноль-ноль. Исполняете семь песен.
— Ясно.
— Горин должен прилететь днём. Его пригласили, как представителя лейбла. Какие-то награды то ли вручать, то ли получать.
— Плевать на эти награды.
— Аппаратура настроена. Ребята уже начали репетировать.
— Саундчек завтра во сколько?
— Думаю, часов в шесть.
— Окей.
— Я сделала то, о чём ты просил, — достаточно холодно произносит.
— Спасибо.
— В следующий раз предупреждай заранее, пожалуйста.
Вроде и разговаривают друг с другом относительно нормально, но вот в такие моменты прям остро чувствуется, что между ними пробежала чёрная кошка.
— Как отец?
— Ты была у него позавчера сама. Сегодня звонила матери. Зачем спрашиваешь?
— Что такого? Не могу спросить? — явно с обидой отзеркаливает она.
Не знаю, чем закончился бы этот напряжённый диалог, если бы мы не оказались в огромном пустом зале, где Ромасенко отрывается на барабанах.
— Я скоро вернусь, присядь вон там на випке, — говорит Марсель, наклонившись к моему уху.
— Как туда пройти? — озадаченно хмурю брови.
— Я провожу, — неожиданно для нас обоих предлагает Илона, проследив за моим взглядом.
И да. Она действительно делает это. Отводит меня наверх, неплохо ориентируясь в лабиринтах внутренних коридоров.
— Как себя чувствует Полина?
— Позвони и узнай.
— У меня нет её номера.
Усмехнувшись, киваю.
— Сложно сказать?
— Не уверена, что тебя это по-настоящему волнует.
— Волнует. Не нужно делать из меня монстра. Марсель употреблял что-нибудь вчера или сегодня? — интересуется тоном прокурора, когда поднимаемся по лестнице.
— Почему ты мне задаёшь этот вопрос?
— Очевидно потому что ты знаешь ответ, — отбивает бывшая подруга рикошетом. — Так что? Да/нет?
— Нет.
— Наверное, только поэтому он здесь. Раздражённый, агрессивно настроенный, но здесь.
— Ему очень тяжело сейчас.
— Ты считаешь, я этого не понимаю? Вообще-то, я довольно тепло отношусь к его семье.
Оно и видно. Приходила в больницу. Лично звонила его матери.
— Нельзя перенести оставшиеся концерты на будущий год?
— Джугели, — поджимает губы, — если бы ты знала, сколько их было перенесено…
— Тогда его отец не находился между жизнью и смертью.
— Думаешь, кого-то всерьёз беспокоят наши личные проблемы? Гендиректора лейбла, организаторов, людей, купивших билеты. Я итак наизнанку с АВГУСТА выворачиваюсь, то и дело прикрывая Марселя со всех сторон.
— Месяц целенаправленно подчеркнула? — выгибаю бровь, глядя ей в глаза.
— Всем прекрасно известно: Марселя понесло после твоего появления, — отзывается, воинственно выдержав взгляд.
— Он действительно хочет уйти из группы?
— Большей глупости и представить нельзя.
В этом я с ней согласна.
— Это будет конец для «Города». Нового солиста не примет ни коллектив, ни поклонники.
— Ребята говорили с ним на эту тему?
— Марсель в пух и прах разругался с каждым из них.
Оно и заметно. Парни даже не поздоровались друг с другом. Просто начали играть песню сначала.
— Паше и тому досталось. На прошлом концерте они чуть не подрались.
— Из-за чего?
— Из-за бутылки. Которая стала для Кучерявого дороже друзей, — констатирует, глядя на сцену.
— Не надо так. Это неправда.
— Послушай, — поворачивается ко мне. — Отрадно, конечно, что ты снова появилась в его жизни, в контексте того, что он этого очень ждал, но давай скажу, как есть…
— Говори, — прищуриваюсь.
— Ты опять всё пропустила. Уже по традиции.
Намекает на аварию, разумеется.
— А если без яда?
— Я про очередной тяжёлый период. Ты и представить не можешь, в каком состоянии мы его видели. Под чем и как часто, — делает многозначительную паузу. — Сколько раз он пропадал. Сколько раз мы его искали, забирали чёрт знает откуда. Сколько разговаривали, уговаривали обратиться к врачу. А как к этому самому врачу возили кодироваться? Дважды! Второй раз чуть ли не насильно скрутив.
— И чем это кончилось? Человек должен сам осознать, что ему нужна помощь.
Илона опять натянуто улыбается.
— Хорошо умничать со стороны, верно? Тебя ведь всё это не коснулось. Меня, как друга и концертного директора, да. Ребят, как друзей и участников группы, естественно, тоже.
— Пусть меня не было рядом тогда, но сейчас я с ним и постараюсь сделать всё, что от меня зависит.
