Татьяна Тронина - Мода на невинность
Поначалу Люсинда была действительно неприступна – она привыкла к такому вниманию со стороны многих тишинских донжуанов, и потому ее было трудно сдвинуть с позиций добродетели, но потом в ней вдруг словно дрогнуло что-то.
Я подозреваю, это произошло после того, как мадам Молодцова решила взять инициативу в свои руки...
Однажды я увидела Клавдию Степановну возле забора Потаповых – небрежно опершись на этот самый забор, она что-то втолковывала мрачной Люсинде. Сначала я не придала этому никакого значения, но потом до моих ушей донеслись слова, которые заставили меня поежиться, словно от холода, – и это несмотря на нестерпимую жару!
Честное слово, подслушивать я не собиралась, да и не хотела, но обрывки их разговора сами полезли мне в уши – не закрывать же из-за этих двух кумушек все окна в такую-то погоду...
Мадам Молодцова на все лады расхваливала Виргиния. Какой он интересный мужчина – не красавец, но интересный, что получше этой дурацкой красоты! – как он умеет пылко выражать свои чувства, как он трогательно влюблен, как он умен (!), у него свой бизнес в Америке, а самое главное – Америка, Америка, Америка... Люсинда внимала ей, развесив уши.
Эта Америка расписывалась как рай на земле. Клавдия Степановна убеждала нашу глупую соседку, что только в сытой и благополучной Америке женщина может быть счастлива. Люсинда была согласна – а что ей оставалось делать, она с мрачным видом осознавала свою тяжелую долю в скудной лесостепной полосе.
Потом Молодцова стала сравнивать Мишу Потапова и Виргиния, и все не в пользу первого. Она очень умело обрабатывала Люсинду и явных сравнений не делала – все достаточно тонко, деликатно, но хочешь не хочешь, а Виргиний при таком раскладе казался настоящим заморским принцем. Я к молчаливому Потапову теплых чувств не испытывала, но, слушая Молодцову, мне вдруг стало его очень жаль, я бы на месте Люськи закричала в лицо Клавдии Степановны: «Дура ты, дура – он хороший, а главное – я его люблю, и он меня любит...» Но, видимо, Люсинде такие мысли в голову не приходили, она стояла и тупо, покорно слушала Молодцову. Этой Америкой кого угодно с толку собьешь...
А потом прошел слух, что Виргиний катал Люсинду на белом лимузине за городом, и, говорят, зрелище было феерическое – Люся в своем белом платье на белом лимузине... Не знаю, правда это или нет, но наша местная Мэрилин как будто стала добрее к заморскому принцу и не хмурила больше брови, когда он выскакивал к ней из кустов, изображая случайную встречу.
И, главное, Потапов посуровел еще больше, и однажды даже кто-то слышал, как он грозился убить Виргиния и даже как будто гнался за соперником на своем грузовике, и Виргиния спасло только то, что он вовремя спрыгнул с дороги в канаву со стоячей водой...
А тем временем из Москвы приехал Владимир Ильич.
Что он обнаружил? Он обнаружил, что потерял свою невесту!
– Я говорила с ним, – сказала мне Инесса как-то поздним вечером, когда мы стояли на балконе. – Сразу же. Надо сразу же обо всем говорить!
– О том, что ты с Ником...
– Да. Я пришла к нему домой и сказала...
– Значит, у вас с Ником все так серьезно! – ахнула я. – А что бедный Владимир Ильич?
– Он не поверил сначала. Сказал, что мир не мог перевернуться за одну неделю, что не могла я за одну неделю полюбить другого... А я полюбила! – гордо произнесла она. – Я, может быть, впервые за много лет...
– Да-да, мне очень жаль Владимира Ильича, но что поделать! – горячо согласилась я. – Ты же не можешь...
– Он плакал потом, – шепотом сказала Инесса. – Он стоял на коленях! Ах, я не поступила бы с ним так жестоко, но моя мечта, мой Николай Александрович Ивашов...
– Да-да, словно возродившийся Феникс!..
Вскоре стало известно, что владелец швейной фабрики ушел в глубокий запой. Поначалу это никого из жителей Тишинска не удивило – обычная реакция брошенного жениха, все нормальные люди уходят в таких случаях в запой, но потом стало как-то тревожно, и даже прокатился слух, что дела на фабрике стоят, потому что хозяину наплевать на все... Поскольку благосостояние местных жителей целиком и полностью зависело от этой фабрики, обстановка в городе стала накаляться, и ощущение безнадежности и ужаса охватило многих...
...Уже которую неделю стояла жара, и все ждали хотя бы одного дождика, и тетушка моя спала ночами, завернувшись в мокрую простыню, словом, было действительно тревожно – во всех отношениях, тем более что прокатился новый слух, еще более страшный – якобы над Тишинском должен пронестись ураган.
– Наш барак снесет, – однажды заявила Молодцова, вглядываясь в сизую дрожащую даль. – Сильным ветром. И мы понесемся по воздуху, как...
– Как в сказке «Волшебник Изумрудного города», – меланхолично подсказал ей Глеб, который в это время проходил мимо.
– Тебе бы только шутки шутить... – рассердилась Молодцова.
– А что делать? Давайте тогда серьезно, давайте каяться в своих грехах, пока не поздно. У вас много грехов, Клавдия Степановна?..
– Не мне, не мне наказание, а этой крашеной стерве, которая увела Акима Денисовича! – завыла вдруг она.
Инесса все свое время проводила с Ником, забросив все дела, но однажды она нашла время для меня – и мы вышли вдвоем на прогулку, как много раз до того. Я была счастлива, и даже жара не смущала меня.
– А что? – сказала я тетушке, которая отговаривала меня выходить из дома. – Скоро мы привыкнем к этой погоде и станем черные, как негры... ах, пардон, как коренное население Африки!
Мы отправились с Инессой в парк – там было тихо, и разросшиеся липы скрывали солнце.
В старом парке было, как всегда, безлюдно, из всех живых существ мы обнаружили там только тощую бродячую собаку, которая бегала по аллеям с высунутым языком...
– Я не могу ничего делать, – с улыбкой пожаловалась моя старшая подруга. – Такая жара!
– А как Ник? – с любопытством спросила я.
– Он? Прекрасно. Сидит у себя в номере, не вылезает из Интернета. С ним Виргиний, чем-то они там занимаются... Я не стала им мешать.
– Все бизнес, бизнес какой-то, – проворчала я. – Что за бизнес у этого клоуна, и вообще, что его связывает с Ником – они такие разные!
– Ах, дитя мое, что мы можем знать об этом, мы с тобой еще одной ногой в совке, – легкомысленно промурлыкала Инесса, и мне очень не понравилось ее высказывание – выходит, она тоже, как и Люсинда, была заворожена Америкой. – Ник – танцор, и чтобы организовать его выступления, чтобы оформить все эти технические и юридические тонкости...
– Выступил бы он у нас! – вдруг с вдохновением подхватила я. – Ах, я бы посмотрела... да, а ты видела, как он танцует? Он танцевал для тебя – для тебя лично?
