Запомни, ты моя - Любовь Попова
В какой-то момент довольно долгой дороги, вторая часть которой проходит по ухабистой местности, я все-таки засыпаю. Открываю глаза, только когда яркий свет пытается пробить сетчатку. Сосредоточившись, замечаю огромную небритую рожу мужика мексиканской наружности. Он скалит желтые зубы, и у меня где-то дергается нерв воспоминаний. Марсело. Только тот в гробу. Я лично всадил пулю ему в сердце. Но этот слишком похож.
— Вижу, что узнал, урод, — говорит на ломаном английском, судя по всему, родственник убитого. — Я знал, что ты вернешься, и готовился ко встрече.
— Мало же у тебя дел, если ты столько ждал, — с трудом произношу, не узнавая свой голос.
— Я не убью тебя сразу. Такого сладкого мальчика ждут много приключений в нашем парке чудес.
Я не был подвержен страхам. Умел всегда за себя постоять, даже проходил военные курсы вместе с Камилем и Артуром. Но вот сейчас струсил. Потому что совершенно точно уверен, что лучше сдохну, чем дам себя поиметь.
Двое крупных черных охранников выволакивают меня из машины, буквально несут, потому что уверены, что я полностью обездвижен. И я не пытаюсь их разуверить. Сейчас мне надо хотя бы понять, где я и что это за огромный склад посреди леса. С забором повыше, чем в доме родителей.
— Но сначала я дам тебе восстановиться. Откормлю, как хорошую свинью.
«Больше тебя я вряд ли стану», — думаю по ходу, продолжая осматривать железные двери, окна с решетками, но меня больше пугает не то, что это место похоже на тюрьму, а лица, которые выглядывают из решеток. Это реально притон? Под Амстердамом? Я бы поверил в такое в России, но в Европе?
— А потом, когда твоя задница будет похожа на туннель, а твой рот будет порван, я продам тебя на органы, уверен, они у тебя в полном порядке.
Я пытаюсь не поддаваться панике. Вот уж точно не то, что сейчас нужно. Мигом вспоминается Алена и то, что она в полной безопасности. Это ведь самое главное.
Она ведь до хрена пережила за пятнадцать лет. Похоже, пришло время расплаты.
Меня проводят по бесконечным коридорам, стены которых покрашены в коричневые и серые тона, и кидают в одну из камер, не особо беспокоясь, что я снова могу удариться головой и больше не очнуться.
— Где второй?! — успеваю, пока провожатые не ушли.
— Меня он не интересовал. Там оставил, — отвечает свинья и с мерзкой сальной ухмылкой осматривает меня. — Скоро придет врач. Нам же нужен здоровый мальчик.
Он, хохоча, уходит, а у меня от этого смеха перед глазами темно становится. И дело не в том, что здесь мало, что можно разглядеть. Обычная кровать с матрасом. Умывальник, унитаз и окно под потолок, в которое можно заглянуть, если встать на край раковины.
Я быстро снимаю кобуру, проверяю пистолет. Девять патронов. Можно убить охранника, потом еще двух на входе, но скорее всего к этому времени меня самого пристрелят.
Придется снова проситься на прием к этой свинье, как бы его не звали. Но прежде нужно хотя бы продезинфицировать раны, чтобы были силы бежать, когда это понадобится.
Недолго мучаюсь о том, куда спрятать пистолет. Рву матрас и засовываю кобуру почти в середину. Затем ложусь на него, с удивлением отмечая, что он ничем не пахнет. Обычный новый матрас. Собственно, если вспомнить, какие в России тюрьмы и детские дома, то здесь почти сносно. Если не думать, что это за место и что со мной собираются сделать.
Спустя только час мне приносят какую-то похлебку. Ее я, даже не задумавшись о содержании, выпиваю. Голодовка не поможет, а силы нужны. И еще только через час приходит врач, высокий черный мужик в белой маске и халате.
Он бегло осматривает рану на ноге, руку и что-то бормочет, судя по всему, на арабском.
— Массаж простаты делать не будете? — пытаюсь пошутить, сраженный страхом. Все-таки изнасилование таким амбалом может спокойно привести к смерти. Смотрю в черные глаза и вижу там смешинки. Ей богу.
— Тебя надо зашивать, — говорит амбал на очень плохом русском, но у меня как будто внутри тепло разливается от простых слов на родном языке.
Боже, вот я трус. Всего несколько часов неизвестно где, без возможности спасения, а уже готов сдохнуть от паники.
«Возьми себя в руки», — ору себе мысленно.
— Жопу лучше мне зашейте, — предлагаю со слабой улыбкой, и амбал хмыкает.
— Рот тоже? — говорит он на корявом русском, а потом уже что-то на голландском. И в камеру входят двое, подхватывают меня и куда-то несут. И снова бесконечные коридоры, снова бесконечные двери. Пока все не сменяется ярким светом, судя по всему, больничного крыла.
Меня относят на кушетку, где амбал требует снять водолазку и принимается дезинфицировать рану и бинтовать руку. Судя по всему, в этом притоне заботятся о своих рабах.
Вон там даже беременным шлюшкам какие-то штуки на животы прикрепили, чтобы проверить сердцебиение, судя по приборам. Девушки все совершенно разные. Словно многонациональная больница, где они общаются между собой, и кто-то даже смеется. Как в этом месте вообще можно смеяться?
И только одна не веселится.
Потому что глаза у нее по пять рублей.
А я всматриваюсь сквозь несколько метров расстояния и открываю рот в немом крике. Меня как будто кипятком с ног до головы облили. Сердце готово вырваться из груди, насколько сильно застучало. Я даже дергаюсь в сторону Алены, которая лежит среди других на кровати, но она быстро мотает головой, а врач начинает орать, чтобы я не шевелился.
Ногу зашивают без обезболивающего, но у меня в голове настолько каша, что сейчас отрежь ногу, я не почувствую.
Что она, твою мать, здесь делает?!
Глава 48. Алена
В этот же день, ранее
— Лина… — я сначала даже не понимаю, откуда в этой части Европы знают мое имя. Раньше
