Наследник для Зверя (СИ) - Данич Дина

- Я был не в курсе, - сдержанно ответил Демьян. Удивительно, как он мог продолжать оставаться настолько спокойным. - Но мне, в отличие от вас, не плевать на своего сына. И я сделаю все, чтобы его защитить.

- Делай, - усмехнулся отец. - И ее прихвати - тебе ведь понравилась она? Иначе бы не приперся сюда.

Я мотнула головой, не веря холодным циничным словам. Как же так! Он же будто про вещь говорил. Папа перевел на меня взгляд, и внутри у меня что-то окончательно оборвалось.

- Ты - Ковальчук, Вика. И ты должна идти по жизни гордо, справляясь сама с проблемами. Этому я тебя учил. Не надо ждать, что я приду и все решу за тебя. Впрочем, ты ведь уже и сама научилась, правда? Такого защитника себе отхапала, - он перевел взгляд на Зверева. - Так ради тебя свой зад рвет, что даже сюда притащился.

- Ты меня совсем не любишь? - сорвалось у меня с губ раньше, чем поняла, что не стоило бы заводить этот разговор. К чему унижаться? Пусть и перед отцом.

- Любовь - никчемные гормоны, которые только все портят, - отрезал тот. - Так что живи с холодной головой, девочка. Вот тебе мой совет. И сына своего этому научи - в жизни пригодится.

- Ты… - я осеклась, когда поняла, что больше мне ему сказать было нечего. Отец ухмыльнулся и, наконец, отвернулся, чтобы проверить, что происходило там, за нашим укрытием. А между тем выстрелы стали стихать.

- Рад был поболтать, но мне пора выбираться, детки. Надеюсь, больше не свидимся. - После этого он достал мобильный, что-то быстро набрал, и неподалеку раздался уже не просто выстрел, а настоящий взрыв. Демьян быстро прижал меня к себе, помогая удержаться на ногах, а отец… Он выскочил за стену и исчез.

- Держись, - услышала я громкий шепот. - Давай, девочка моя, немного осталось…

Все дальнейшее я помнила смутно - во мне словно что-то отключилось. Картинки будто застывали в памяти. Вот мы куда-то бежим. Вот Демьян неожиданно дергает меня в сторону. Вот рядом валит густой дым.

Вот мы оказываемся внутри то ли машины, то ли какого-то ангара, а затем я слышу странный гул.

- Ну, все, Вика, все… - последнее, что я осознала, прежде чем закрыть глаза и отключиться. А еще - осторожный поцелуй в лоб и как кто-то сжал мою ладонь…

Все, на сегодня хватит. Я больше не могу…

40. Демьян 

Я никогда не думал, что боль другого человека можно прочувствовать. Настолько, будто тебе самому дали под дых.

Но Виктория и в этом оказалась уникальной. Потому что ее слезы, ее дрожащий голос, то разочарование и боль, что плескались в ее взгляде, не оставили меня равнодушным.

Как она выросла такой доброй, сочувствующей и правильной, что ли, имея циничного придурка-отца?

Это загадка. Но я был рад, что она стала именно такой. Потому что лучше нее не может быть матери для Богдана.

Если бы обстоятельства встречи с Ковальчуком были иными, я бы не постеснялся и начистил бы ему рожу. Но, увы, в тот момент устраивать разборки, пока у нас за спинами стреляли, было неразумно.

Нам очень повезло, что Олежа сумел вовремя разузнать место встречи. Учитывая, что это было за границей, нужно было еще и транспорт достать. Пожалуй, я по гроб жизни обязан Палачу. И этот долг не кажется несправедливым.

Нам очень-очень повезло. Настолько, что расслабиться я смог, только когда частный самолет Полянского приземлился недалеко от нашего города. Весь полет Вика не приходила в себя. И это пугало. Она только что-то бормотала в бессознанке и просила не уходить.

Маленькая, хрупкая девочка, которой выпало столько всего, но она не сломалась.

Я и до этого ощущал потребность в ней, не мог сформулировать, облечь в слова, но теперь… Странная, неожиданная нежность ворочалась где-то в груди, стоило только посмотреть на ее бледное лицо, хрупкие плечи, узкие ладони…

Она была словно статуэтка, которую боишься разбить.

Знал бы я раньше…

Мы приехали в загородный дом, который Олег любезно предложил нам. Сказал, такие соседи ему не помешают, и ушел на свою половину. А я… Я практически постоянно был с ней.

Целые сутки она не приходила в себя, хотя врач заверил, что все в порядке - просто стресс и переутомление, но я не находил себе места.

Пытался забыться в делах, но мысли то и дело возвращались к ней, женщине, подарившей мне так много.

- Как она? - спросил друг, заходя в гостиную.

- По-прежнему.

- Не парься - она справится. Сильная.

- Мне бы твою уверенность, - покачал головой. - Как Богдан?

- Все в порядке. Хочешь привезти его?

- Вероятно. Когда Вика проснется, наверняка захочет с ним увидеться.

- Врач сказал, она еще слаба.

- Знаю. Но она же упрямая…

Полянский хохотнул.

- Да, отличная пара для тебя, верно?

Раньше его подколки хоть как-то задевали меня. Теперь же… Я принял окончательно и бесповоротно, что эта девушка - моя. Не просто моя вещь, а моя женщина. Моя половинка. Часть меня.

Когда это случилось? Как? Я не знал. Но факт оставался фактом - я нуждался в ней. И хотел, чтобы она точно так же нуждалась во мне.

- Что с ее отцом?

- Старый хрен свалил и следы подтер отлично, - лаконично ответил друг. - Если надо, мы, конечно, можем его вытащить…

- Ни к чему, - покачал головой.

- Ты решил принять заказ от Романова? - понимающе спросил он.

Меня разрывали противоречия, но я должен был сделать выбор. После того разговора под пулями я вдруг четко осознал - Вика не простит мне смерти своего отца. Никогда. Даже после того, как тот фактически отрекся от нее и Богдана. Просто не сможет. Потому что она вот такая, как есть. И если я хочу, чтобы она была рядом, мне придется окончательно замараться, опуститься в то дерьмо, отмыться от которого я не смогу никогда.

Моего папашу нельзя было назвать хорошим человеком. Но все же он был мне отцом. И убить его - означало окончательно пасть на дно. И если цена счастья любимой женщины и нашего сына - моя душа, хрен с ней. Я заплачу. И как-нибудь справлюсь с этим потом.

- Мне придется.

- Уверен, что готов нажать на курок? - продолжал допытываться Олег. - Убить отца - дело такое. Он у тебя тот еще ушлепок, но все же… родитель.

- К чему это мозгоправство? - раздраженно спросил я. - Без тебя знаю все.

- Обратного пути не будет, брат, - покачал головой он. - Поверь, я знаю, о чем говорю. Это черта, за которой ты уже не сможешь быть собой.