Мариус Габриэль - Первородный грех. Книга вторая
Шон наклонился вперед и поцеловал ее в губы.
– Господи, – прошептал он. – Ты меня поражаешь, Мерседес!
– Раз уж у нас такой короткий медовый месяц, надо сделать его незабываемым. Мне нравится это название – медовый месяц.
– Мне тоже. Много-много сладких ночей.
– Только одна сладкая ночь.
– Я никогда не думал, что секс может быть таким.
– Секс для того и существует, чтобы дарить влюбленным наслаждение.
– Да…
– А ты мне вначале показался жутким бабником, – призналась Мерседес, крепче сжимая его пенис.
– Но такой женщины, как ты, я никогда не встречал.
– Такой распутной?
– Такой раскованной.
– Это потому, что мне нравится заниматься любовью с моим чудесным мужем. И я считаю это нормальным. Мы, женщины Каталонии, вообще чувствуем себя свободными от предрассудков. Разве ты не знал?
– Похоже, я начинаю в этом убеждаться, – произнес Шон, лаская ее соски и заставляя ее дрожать от удовольствия.
– Ах-х-х… Я так хочу тебя, любимый. Я хочу, чтобы ты поцеловал меня. Прямо сейчас. Здесь. Поцелуешь?
Он, ни слова не говоря, кивнул. Мерседес выскользнула из воды и села на край ванны. Одну ногу она положила Шону на плечо и притянула его к себе.
– Я хочу, чтобы ты запомнил это. Навсегда, – держа его голову в ладонях и глядя сверху вниз ему в глаза, сказала она. – Хочу, чтобы ты никогда не забывал, как сильно я люблю тебя.
– Я не забуду. Никогда.
Он придвинулся ближе, его язык скользнул между складок половых губ. Мерседес застонала. Ее нога медленно поглаживала его мускулистую спину. Ей было необходимо, чтобы он почувствовал ее вкус. Чтобы этот вкус запомнился ему навсегда. В ней проснулась безграничная грустная нежность к этому человеку. Ей хотелось приласкать его. Ей хотелось оградить его от беды.
Ей хотелось, чтобы смерть обошла его стороной.
На следующий день он сел в поезд, который должен был увезти его в Таррагону, увезти на фронт. Неимоверным усилием воли Мерседес заставила себя сдержать слезы до тех пор, пока состав не тронулся. Ее муж, высунувшись из окна вагона, махал ей рукой и что-то кричал, пока его голос не потонул в грохоте паровоза, а он не исчез в клубах белого пара.
Она стояла и выла в толпе таких же воющих женщин, провожавших взглядами уползающий по двум стальным лентам поезд, оставляющий после себя лишь пустоту, в которой каждой из них суждено было похоронить свою надежду и свою любовь.
Октябрь, 1938
Севилья
Художник корпел над портретом с тщанием обделенного талантом академика, после каждого мазка подолгу всматриваясь в позировавшего ему Джерарда.
Они находились во внутреннем дворике дома Массагуэров в Севилье. Джерард сидел на стуле с высокой спинкой, закинув ногу на ногу и положив руки на колени. Художник – его звали Камилло Альварес – устроился напротив него. Они оба молчали.
Джерард считал Альвареса третьесортным мазилой, и каждый раз, когда его взгляд случайно падал на полотно, он невольно морщился. На портрете Альвареса он был похож на деревянного болвана с выпученными глазами. Точно так же этот художник изобразил и Франко.
На том, чтобы заказать Альваресу портрет, настояла Мариса, а с тех пор как умер Альфонсо, Джерард просто не мог ей ни в чем отказать. Она так и не оправилась от этой страшной трагедии. Поскольку сегодня была пятница, она обязательно поедет на кладбище, чтобы положить на могилу сына свежие цветы. А потом весь вечер проплачет. И за субботу и воскресенье раз пять – семь сходит в церковь.
Воспоминания о смерти мальчика черной тенью вползли в душу Джерарда, еще более углубив недавно появившиеся у него возле уголков рта морщины.
Художник осторожно покашлял.
– Вас что-то смущает? – спросил Джерард.
– Ваше лицо, сеньор Массагуэр.
– Что?
– Выражение лица. Вы – я извиняюсь – начинаете хмуриться.
Джерард заставил себя расслабиться.
– Так лучше?
– Теперь глаза. Не надо смотреть так мрачно. Будьте любезны, поднимите чуть-чуть взгляд.
Джерард подчинился. То, что неподвижное сидение на стуле превратится для него в настоящую пытку, он понимал с самого начала. Уставясь невидящими глазами на фонтан, Джерард стал думать о человеке, который этой осенью все чаще и чаще занимал его мысли. Мерседес Эдуард. Его дочь. «Моя дочь» – так в последнее время он называл ее, чувствуя, как при этих словах начинает учащенно биться сердце.
Его ребенок.
С тех пор как не стало Альфонсо, Джерарда постоянно преследовала навязчивая идея, что, возможно, и Мерседес тоже умерла. Но она не умерла. Она была жива. И доказательство тому лежало у него в кармане.
Это было донесение, полученное от националистской шпионской сети в Каталонии. Собрать информацию о Мерседес Эдуард он несколько недель назад поручил одному полковнику разведслужбы, поставив ему за это ящик шотландского виски. И вот вчера пришел ответ.
Джерард посоветовал полковнику начать с Сан-Люка, не зная, что Мерседес не появлялась там с осени 1936 года. Однако, несмотря на это, шпики быстро сели ей на хвост. Каталония была буквально нашпигована всевозможными информаторами и агентами, и действовали они очень умело. В донесении, аккуратно напечатанном на нескольких страницах, содержалась масса бесценной информации. Были здесь и весьма неприятные откровения.
Джерард вспомнил об их давнем разговоре в ресторанчике «Лас-Юкас». Вспомнил, как по-детски честно заявила ему Мерседес, что будет с оружием в руках защищать Республику. А ведь он предупреждал ее тогда. Он недвусмысленно ее предупреждал. Но разве ж ее переубедишь! Вот уж действительно – его семя! Как сказала, так и сделала. Такая же упорная, как и он сам.
В 1936 году она вступила в ряды ополченцев и бок о бок с городскими оборванцами, кондукторшами автобусов и работягами принимала участие в боевых действиях в Арагоне.
Она с оружием в руках сражалась против генералиссимуса. Скоро начнутся массовые чистки, и ходят слухи, что Франко собирается посадить в тюрьму или казнить каждого, кто осмелился поднять на него руку.
Только за одно это преступление Мерседес ожидали лагеря или расстрел. Но в отчете из Каталонии имелась и более серьезная информация. Гораздо более серьезная.
Утверждалось, что под Гранадосом она застрелила раненого военнопленного. В голову, в упор. На глазах у многочисленных свидетелей. Некто Хуан Рамон Рамирес, переметнувшийся к националистам, заявил, что лично видел, как Мерседес Эдуард совершила это убийство.
За такое вполне могли и повесить. Совершенно бесстрастно Джерард рассудил, что после окончания войны военному трибуналу Франко потребуется множество свидетельств злодеяний «красных», дабы хоть как-то оправдать зверства самих националистов. И подобного рода заявления – не важно, являются они правдивыми или нет – не останутся без внимания. А при необходимости свидетели всегда найдутся. Месть генералиссимуса будет беспощадной.
