Жанна Корсунская - У кого как...
Не вспоминайте вновь про Ленинград,
Он превратился в муки ожиданья.
Ты любишь этот город на Неве,
А мне из-за него одни страданья.
Ему было тогда всего десять лет... Прошли годы, и вот с дипломом об окончании никому не нужного философского факультета я пересекла границу Израиля и спустилась по трапу в душную палестинскую ночь. Брат ждал меня около справочного бюро. У нас был с детства такой уговор: на всю жизнь, для всех вокзалов и аэропортов мира — встречаться около справочного бюро. Дым наших сигарет соединился в единое облако, запутался между жесткими пальмовыми листьями, а через два года я впервые курила около белого надгробного камня с розовой глиняной гитарой.
«Время — машина смерти.
Время — машина любви».
У меня часто звучат в голове строки его стихов...
Год назад Ринат разошлась с мужем — венгром. Сестра познакомилась с ним в Будапеште на блошином рынке, где торговала советскими елочными игрушками. В те времена она делала по десять челночных рейсов в год.
При разводе сестра отсудила у венгра дом и что-то еще, продала все это, сняла небольшую квартирку в тихом пригороде Будапешта и открыла ночной клуб. Я приехала к Ринат две недели назад.
Мы гуляли по новогодним проспектам, чуть припудренным снегом, рассматривали огромные корзины с рождественскими подарками, говорили о чем-то, но были бесконечно далеки друг от друга, словно я не улетала из Иерусалима в Будапешт. И вдруг сестра сказала:
— Знаю, никогда не смогу заменить тебе брата, но ведь я тоже родной человек и очень тебя люблю. — В глазах ее сверкнули слезы (или огни новогодней иллюминации?).
— Почему ты говоришь мне это?
— У тебя такой потерянный, несчастный вид... Хочу помочь, но не знаю как...
— Несчастный вид? Может быть... Видишь в витрине серебристый игрушечный самолет?
— Да.
— Загляни в иллюминаторы. На креслах сидят люди, а стюардесса предлагает им вишневый сок.
— — Да, действительно, все — как настоящее.
— Мы мечтали с братом сделать такой же, но это было невозможно. У нас в магазинах игрушек продавались лишь самолеты с нарисованными иллюминаторами.
— — Потому вы стали делать кораблики с человечками?
— Ты помнишь?!
— Да... Вы всегда хотели куда-нибудь уехать, улететь, будто вам было плохо дома.
— Мы мечтали о невероятных, фантастических местах!
— Пока не выросли и не поняли, что хорошо там, где вас нет.
— Наоборот, где мы есть. Лучше там, где мы есть вместе! То есть были...
— Подарить тебе этот самолет?
— Нет! Он дорого стоит!
— Глупости! Я очень хочу сделать тебе подарок к Рождеству. Думала купить кулончик на золотой цепочке или перстень, но ты равнодушна к украшениям.
Ринат исчезла в игрушечном магазине, а я осталась возле стеклянной витрины. Брат говорил мне однажды, что когда-нибудь в моей жизни появится человек, который будет счастлив исполнить мои желания. Я могла подумать о ком угодно, но только не о сестре...
Она вышла через несколько минут с большой коробкой, перевязанной двумя лентами — розовой и голубой, Глаза ее лучились сумасшествием, слова сыпались восторженной скороговоркой:
— Продавщица спрашивает меня: «Вы для кого покупаете — для мальчика или девочки?» Отвечаю: «Для девочки». Она перевязала коробку розовой лентой. Тогда я сказала, что девочка любит голубой цвет, и мне добавили вторую ленту.
Я почувствовала, как Ринат одинока, — ведь, наверное, впервые за свою взрослую жизнь она что-то купила в магазине игрушек. Сердце мое наполнилось жалостью. Оно словно напоминало о несправедливости. Детские впечатления довлели надо мной все эти годы, затмевая собой настоящую Ринат.
Вечер мы провели в кафе. Впервые я была искренна с сестрой, потому что искренность — самая большая плата за доброту. Постепенно открывала ей себя. Чувствовала — сестра нуждается в этом, как в чем-то очень целебном. Видела, как Ринат пытается понять меня, постичь непостижимое.
Рассуждения в данном случае бесполезны, и я приводила примеры из жизни:
— Мы познакомились с Рафи в бассейне. Через полчаса нашей беседы он включил телефон и заказал билет в Италию.
— Зачем?
— Венеция — самое романтическое место в мире. Я объяснила Рафи, что готова составить ему компанию на несколько дней, но о сексе не может быть и речи.
— Вот глупая! Он, конечно, сразу передумал и отменил заказ.
— Нет, наоборот — в Венеции Рафи снял два отдельных номера на разных этажах.
— Хорошо же ты его закрутила!
— Я никого не крутила, Ринат. Не умею крутить, да не хочу!
— Но ведь в тебя влюбился миллионер! Неужели ты не понимала, какие возможности открываются благодаря этому?
— Если действительно хочешь понять меня, не оценивай ситуации, не ставь себя на мое место, а просто слушай и воспринимай как есть. Мне трудно объяснить тебе, но я хочу это сделать... Может быть, впервые в жизни.
Видела, как сестра поборола обиду, словно проглотила разом кусочки сухаря. Я искала нечто очень образное:
— В Иерусалиме есть подземный туннель, его сделали древние ессеи за три тысячи пятьсот лет до того, как царь Давид захватил город и обратил его в иудейство. Через туннель в Иерусалим поступала вода из подземного источника, который находился за стенами города. Спустя восемьсот лет Израильское царство было разрушено ассирийцами, та же участь, несомненно, ожидала Иудею. Царь Хискиягу, который правил в то время, воплотил в жизнь три проекта по укреплению столицы Иудеи — Иерусалима. Одним из проектов было расширение туннеля. В семьсот первом году до нашей эры его начали пробивать двумя группами. Первая группа продолжала пробивать старый ход, а вторая пошла с обратной стороны горы. В какой-то момент евреи должны были встретиться... В скале, в кромешной тьме...
— Встретились?
— Конечно. Через четыре года.
— Наверное, они были хорошие математики.
— Математики?.. Может быть, но я больше верю в иррациональное начало их успеха. От их встречи зависела жизнь людей, дальнейшее существование святого Иерусалима. По-моему, они не могли не встретиться... Стояли по колено в воде, дробили каменные глыбы, молились Богу и верили. Верили... И вдруг услышали стук и голоса друг друга.
— Может, это красивая сказка?
— Нет, в конце девятнадцатого века, в тысяча восемьсот восьмидесятом году, турки нашли в туннеле каменный щит. На нем все это записано.
— Ты читала?
— Да. Щит хранится сейчас в Стамбуле в национальном музее.
— Почему в Стамбуле?
— Турки владели в то время Палестиной и все ценное, что находили, увозили к себе.
— Зачем ты рассказала эту историю?
