Марина Алексеева - Ребрендинг юродивой
— Да ну? А папа? Он какой?
Настя попыталась представить папу — криминального авторитета. А потом подумала, что эти самые авторитеты — обычные люди, такие же, как все… Просто, судьба у них сложилась иначе. И не всегда было в этом их желание… Жизнь — штука сложная. Пошутить она любит…
Настя ответила, пытаясь выглядеть убедительной:
— Обычный. Ты бы ни за что не определил, чем он занимается, если бы встретил его на улице. Милый и приятный мужчина.
— Да ну?
— Да. Обаятельный и остроумный. Очень интеллигентный.
— Да ладно! А сам мочит каждый день кого-нибудь!
— Сам он никого уже не мочит. Да и излишняя жестокость себя никогда не оправдывает. Просто в их обществе свои законы. Они их выбрали и по ним живут. Вот и все.
— Ну ты, Насть, даешь! Я прямо обалдел! Он небось тебе большие бабки платит? А?
— Да нет… Нормальные. Как все.
— Да ладно! Прибедняешься. Я у тебя занять хотел…
— У меня нет. Извини…
Настя прошла мимо Стасика к своей комнате.
— Зазналась! Как же… Нет у нее… Сучка е…я!
Стасик прошептал все это еле слышно, но Настя услышала… Только виду не подала. А зачем? Главное, чтобы ее оставили в покое.
Сейчас она покормит Веронику. Проверит тетради… А потом, может быть, даже уснет… Если получится…
Посидеть в одиночестве не удалось. То и дело прибегала Машка. Она трещала, как пулемет, и постоянно чего-то хотела.
— Настя, дай ручку. Я буду рисовать. И бумажку дай. — Машка тянулась за ручкой, которой писала Настя, другие ей были не нужны, только эта.
И Настя давала ручку. И бумажку тоже. Правда, обычный листок Машке тоже не подходил. Ей нужны были именно детские тетради. Настя же писала в них! Вот и Машка тоже будет!
— Вот, Маш. Пиши тут, — улыбалась Настя.
Она не могла не улыбаться, глядя на пухлощекое сосредоточенное Машкино личико. Даже в поганом настроении не могла. Машка — чудо! Маленькое, любимое чудо! И у нее никогда не будет такого — своего собственного, которое можно тискать и прижимать к груди — крепко-крепко, уткнувшись носом в лохматую и такую родную макушку…
— Нет! — визжало чудо. — Не хочу тут писать! Хочу — там! — Пальчик указывал на раскрытую тетрадь.
Бороться с детским напором сил у нее не было.
— На, — протянула Настя первую попавшуюся тетрадь.
Пусть пишет. Ничего страшного не случится. Ну, нарисует свои каляки-маляки на чьей-нибудь домашней работе… И что?.. Мир от этого не перевернется.
Но то, что Машке разрешали, быстро ей надоедало.
— Не хочу рисовать! Хочу компот!
Машка убегала на кухню и возвращалась с компотом, угрожая теперь залить им все тетради сразу.
— Пей аккуратно, — говорила ей Настя, отодвигая все самое ценное.
— Хочу черепашку! Где Вероника? — Машка соскакивала со стула и неслась к коробке.
— Осторожно, Маша! Вероника — маленькая.
— Я буду осторожно! Я осторожно, — обещала Машка, хватая бедную черепаху обеими руками и прижимая ее к груди.
— Маш, отдай! Ты ей больно сделаешь!
— Нет, я не буду больно! Я ее в колясочке покатаю. Она хочет покататься.
Как объяснить Машке, что Вероника кататься совершенно не хочет? Что она хочет, чтобы ее оставили в покое! Чего, в общем-то, хочет и Настя…
Потом пришла Ольга и долго ходила вокруг и около, подбирая подходящий момент, чтобы выпросить у Насти очередной свитер. Настя так замучилась от них всех, что сама помогла запуганной криминальными авторитетами Ольге перейти к нужной теме и предложила ей вожделенный свитер. Она готова была снять с себя последнее, только бы остаться одной…
Чтобы поплакать спокойно. Чтобы пожалеть себя. Она знала, что жалеть себя — плохо. Знала, что это говорит о ее слабости… Ну и что? Ну слабая она, и что? Кому какое дело? Теперь уж точно до нее никому нет никакого дела. И Андрею тоже…
На предпоследней тетради в комнату вошла Светлана Федоровна.
— Что-то ты меня, Настенька, совсем забыла. И сырничков не печешь. Конечно, кому я, старая, нужна…
Настя подумала, что попечь сейчас сырничков — это практически то, о чем она и мечтала…
Она печально посмотрела на бабушку и неожиданно спросила:
— Бабуль, а ты любила когда-нибудь? По-настоящему?
Светлана Федоровна вытаращила свои и без того круглые из-за толстых стекол очков глаза на Настю.
Потаращилась, медленно приходя в себя, и сообщила:
— Ой, были мужики… Были…
— Нет, бабушка… Я про любовь. Которая и сейчас, может быть, у тебя сохранилась… Такая была?
— Такая?.. Была… А как же…
Светлана Федоровна уселась на Настину кровать и задумалась.
— Была, да вся вышла…
— Почему? Расскажи, бабуль.
— Да что там… Влюбилась. В инженера нашего. Он красивый был. Статный. И умный такой, интеллигентный весь из себя. Муж-то мой — Васька — простой был лапоть. Грубый. А этот… — Бабушка мечтательно завела к потолку глаза. — Красавец… Вот и потеряла я голову… А ухаживал как… Ох! Грехи мои тяжкие! — вздохнула мечтательно Светлана Федоровна.
— И что? — спросила Настя.
— А ничего… Встречались, недолго только. Он жениться на мне хотел… Я тоже на все готова была… А Васька прознал и взбесился. Избил меня, ирод… Зуб выбил, хорошо, что не передний. Тогда так не вставляли, как сейчас. А ему, милому моему, тоже всю жизнь поломал. В партком сообщил, что разваливает мой инженер семью — ячейку общества — и еще каких-то гадостей антисоветских напридумывал. Короче, еле мой инженер тогда голову свою уберег… В должности его понизили… Вот так…
— И что?
— А что? Все… Ничего больше не было.
— И вы не встречались?
— Нет… Только переглядывались. Раз в год или два. Как удавалось… И то — счастье было. — Светлана Федоровна вздохнула тяжело. — Много я потом погуляла — как с цепи сорвалась. По-тихому теперь, правда, чтобы Васька не прознал… Ученая стала! Узнал — убил бы! Боялась я его жутко. Всю жизнь боялась. — Лицо Светланы Федоровны помрачнело. — Гуляла, как кошка, назло гуляла… А все равно, такой любви больше не случилось. И у милого моего — тоже. Знаю я. Чувствовала все время, что любит. Не вижу его целый год, а чувствую… Так-то…
— А сейчас? — спросила Настя.
— Что сейчас?
— Ты его любишь?
— Глупая ты девка, Настька. Я ж старая, полоумная старуха! Какая там любовь? Мне важно иметь регулярный стул, а то как запор случится, так хоть ведро слабительного выпей, не прошибает! — Светлана Федоровна даже оглянулась и попыталась посмотреть на нижнюю часть своей спины, наверное, для усиления эффекта от всего сказанного…
Настя давно привыкла к смачным выражениям бабушки и перестала удивляться.
