Ольга Вечная - F 20. Балансировать на грани
— Олег, милый, — старалась говорить мягко, — ты для меня самый лучший, но… Ты же единожды уже ошибался. С Алиной, — внутри все оборвалось. Я говорила жестокие, непростительные вещи. Он вытаращил глаза и сделал шаг назад. Захотелось забрать бездумно оброненные слова обратно, повернуть время вспять, все что угодно сделать, но только не продолжать того, что начала. Но я уже сказала основное, отступать было поздно.
— Ты неправильно лечил Алину, поэтому она умерла. Олег, прости меня, что напоминаю об этом, но ты ошибся один раз, и я очень боюсь, что ты ошибешься снова, и я потеряю тебя. А я не смогу жить, оставшись одна. Помнишь, ты говорил, что никогда меня не оставишь? Ты клялся мне.
— Аля, — он тяжело вздохнул, опустил глаза, потом поднял на меня. Взгляд был открытый и честный, словно он никогда в жизни не мыслил настолько ясно, как сейчас, — Аля, я никогда не ошибаюсь.
— Ты слышишь, что я тебе говорю, милый? Алину не вернешь, но нужно учиться на своих ошибках.
— Это ты меня не слышишь. Я никогда не ошибаюсь, Аль, — голос звучал твердо.
— Я не понимаю, что ты хочешь мне сейчас сказать.
— Понимаешь. Ты умная девочка. Обещаю, что объясню тебе подробнее, только… Только не смотри на меня так, словно я призрак. Аля, в данную минуту важно лишь то, что я один из лучших специалистов в своей области, несмотря на то, что не имею лицензии. Я прекрасно вижу ситуацию, осознаю свои проблемы. И твои. Я долго думал, что больше никогда не смогу лечить людей, но ты поверила в меня, после чего я смог поверить в себя. Сначала мое лечение походило на эксперимент, который я ставил над собой, потому что терять было нечего. Потом, когда появилась ты, я по-настоящему захотел вернуться к полноценной жизни, прочувствовать сопутствующую ей гамму эмоций. Заботиться о тебе, заниматься с тобой любовью, строить планы на будущее. Аля, это оказалось восхитительно, но затем мне стало страшно, что я не справлюсь. Одно цеплялось за другое: страх, что твое здоровье окончательно испортится, увольнение, угроза снова попасть в клинику — все это спровоцировало ухудшение. Но рядом всегда была ты, и я снова практически выбрался. Обещаю, что я всегда буду выбираться, возвращаться к тебе.
Он попытался меня обнять, но я сделала шаг назад, и выставила вперед ладони, предупреждая, чтобы не подходил. Олег наговорил кучу слов, в данный момент являющихся для меня набором звуков. Нелепых и необязательных. Выдуманная мной иллюзия счастливой жизни со стоящим передо мной мужчиной рушилась, не имея более фундамента.
— Когда ты собирался мне сказать, что смерть Алины не была несчастным случаем? — меня окатило жаром, а потом холодом, словно тело, так же как и разум, не могло смириться с жестокой ложью, в которой я жила более двух лет.
— Ты не спрашивала.
— Ты знал, что я считаю тебя невиновным, что я готова разорвать отношения с каждым, кто думает иначе.
— Аля, я никогда не причиню тебе вреда. У меня были причины поступить так, как я поступил. Давай сядем и спокойно обо всем поговорим.
— Тогда записка Пестрова имеет смысл… Боже, это было предупреждение! Предупреждение всем нам! — С каждой секундой я понимала всё больше. — Олег, ты убийца. Сумасшедший убийца, — трясущимися руками я полезла в сумку и достала из потаенного кармана клочок бумаги, протянула Олегу. Он прочитал, смял и засунул в задний карман брюк.
— Пестров был жертвой экстремального лечения, считающегося в наше время особо жестоким, его фантазии не имеют никакого отношения к действительности. Он писатель. Сказочник, не способный отличить реальность от безумия, в котором живет.
— Он просил тебя больше не убивать!
— Смерть Алины была необходимостью. Освобождением. И я жалею об этом, если тебе станет легче.
— Для кого освобождением? Для тебя от парализованной жены?
— Для нее от неподвижного тела. Аля, она просила меня. Она сама этого хотела.
— Мать твою, Олег, ты не Господь Бог, ты не можешь принимать такие решения! У Алины были родители, друзья. Тебе нужно было развестись с ней, оставить ее, но не убивать… Как ты посмел взять на себя такую ответственность?
— Посмел. Потому что я мог сделать это. Врачи так делают, берут на себя ответственность, принимают важные решения. А я был очень хорошим врачом.
— А если ты когда-нибудь решишь, что мне тоже пора на тот свет? — я пятилась к двери. — Если у нас будут дети, и те покажется, например, из-за проваленного экзамена, что жизнь этого человека отныне не имеет смысл?!
— Аля, ты несешь чушь. Пожалуйста, давай обсудим случившееся спокойно. Кроме Пестрова, я никому не рассказывал о том, что совершил и какие у меня были соображения, но я хочу поделиться ими с тобой. Ты же любишь меня. Аля…
Я была у входной двери, ожидая в любую секунду, что он накинется, как сделал это, когда я только зашла в квартиру. Но Олег не собирался нападать, держался на расстоянии пары метров, тянул ко мне руку, предлагая остаться, позволить ему выговориться. Или, точнее, запудрить мне мозги, оправдывая убийство.
— Аля, я же твой единственный, ты говорила мне только что. Пожалуйста, не бросай меня.
— Не подходи! Олег, не заставляй меня сочувствовать тебе. Ты навредил беззащитному, нуждающемуся в помощи человеку. Мне нужно побыть одной, не видеть тебя некоторое время. Как ты мог врать мне? — я смотрела на него, все еще такого родного и любимого, и меня лихорадило от понимания, что я больше никогда не смогу быть с ним. Ведь теперь ни о каком доверии не может быть и речи. А что мне тогда остается?
— Но Аля, разве бы ты была со мной, если бы знала правду?
— Никогда. Я тебя боюсь.
Олег
Она бросилась вниз по лестнице, словно я был чудовищем, способным причинить ей вред. Навредить моей Але. Ладонь обожгло от удара о стену, следом я уткнулся о шершавую поверхность лбом, и медленно съехал на корточки, царапая кожу, не соображая, что делаю.
Ее слова били больно, но по силе не могли сравниться с отталкивающим взглядом в ужасе расширенных глаз и резкими жестами, интуитивными блоками в виде растопыренных пальцев, направленных на меня ладоней, предупреждающими, что она не вытерпит моих прикосновений, что она не хочет, чтобы я когда-либо оказался рядом с ней. Никогда.
Бесы, что же я натворил?
Она не была готова к правде, я не успел ее подготовить, не смог объяснить ей так, как следовало. Гребаный придурок, зачем я рассказал ей об Алине? Кому нужна была эта правда?
Лучше лечь в больницу, повторно потерять себя, свой разум, свои чувства и эмоции, но получить возможность быть с ней. Понимая, что не достоин любви, я чувствовал, что согласен на сострадание и жалость, лишь бы не ненависть.
