Ровена Коулман - Мужчина, которого она забыла
– Я всегда об этом мечтала, – говорит мама, улыбаясь девочкам. – Подружиться с Анной Болейн или потусоваться с Клеопатрой. Меня зовут Клэр, а вас?
Сестры отвечают на ее улыбку, как всегда делали ее ученики, и Элис, глядя на них, успокаивается.
– Меня – Ванесса, а ее – Софи. – Старшая, с темными, как у меня, волосами, кивает на младшую сестру-блондинку.
– Очень рада познакомиться. И спасибо за гостеприимство, мы ведь свалились вам на голову прямо посреди ужина.
– Ничего страшного, – говорит Софи. – Ужин готовил папа, вышло не очень здорово.
– А зачем вы пришли? Вы папины друзья? – спрашивает Ванесса.
– Когда-то были. – Мама мельком смотрит на Пола, который стоит, скрестив руки, и не желает садиться за стол. – Но здесь я для того, чтобы уладить дела моей дочери, до того как… до того как я отправлюсь навестить Клеопатру.
– Понимаю, – говорит Элис. Она садится между дочерьми. – Это разумно.
Я улыбаюсь сестрам и стараюсь не пялиться на них в поисках сходства, но, похоже, зря беспокоюсь: Элис пристально глядит на меня, потом на Ванессу, потом на маму. Кажется, наша страшная тайна больше не тайна – Элис сама догадалась о том, во что Пол не хотел поверить.
– Итак, вы пришли поговорить о прошлом, и это как-то связано с вашей дочерью? – Даже после всего, что случилось, она обращается с мамой, как со здоровым человеком.
– Да, – говорит мама. И, должно быть, угадав вслед за мной ход ее мыслей, добавляет: – Хотя, наверное, не стоит говорить об этом при детях.
Пол кивает, однако Элис не дает ему ничего сказать.
– Нет-нет. Мы – одна семья. Что бы ни случилось, мы должны быть вместе.
Я глубоко вздыхаю, и мама берет меня за руку.
– Дело в том, что, когда мы с Полом встречались, я забеременела, – прямо говорит она. – Я решила сохранить ребенка, но не хотела сохранять отношения. Нет, не совсем так. Я очень любила Пола, но знала, что мы не созданы друг для друга. Поэтому написала ему письмо, которое так и не отправила. И я ничего не сказала ему о Кэйтлин. Это была моя ошибка.
– Понимаю, – осторожно говорит Элис, ободряюще улыбаясь дочерям, которые сидят с широко отрытыми глазами. Она внимательно смотрит на меня. Я выдерживаю взгляд.
– Кэйтлин приехала в Манчестер, чтобы рассказать Полу… ну, наверное, о том, что она существует. Это я ее попросила. Я хотела все исправить. А он, он повел себя не так, как мы рассчитывали. Я едва уговорила Кэйтлин не сразу возвращаться домой. И приехала ей на помощь – сказать… что это правда. У меня есть доказательство.
У Элис на глазах блестят слезы.
– О Пол, – говорит она. – Как ты мог усомниться? Посмотри на нее, это же твоя копия.
Такого я совершенно не ожидала. Меня накрывает волна облегчения: наконец-то во мне разглядели цельную личность, наконец-то я знаю, кто я, – и это чувство подарил мне не Пол, а Элис.
– Все было так неожиданно. Я думал о тебе и о девочках. – Он смотрит на меня. – Прости, что задел твои чувства. Мне очень жаль. Я был неправ…
Мама сует ему в руки раскрытую книгу, и Элис встает у него за плечом, чтобы прочитать письмо.
Ванесса отвечает на мою улыбку и пихает локтем сестру, чтобы та тоже улыбнулась.
– Полный звездец… – говорю я. – Упс, извиняюсь…
Девочки хихикают.
Дочитав письмо, Пол смотрит на маму. На короткий миг в их взгляде мелькает узнавание, немое здравствуй и прощай. Мама едва заметно кивает. Пол поворачивается ко мне и каким-то странным образом преображается. Его глаза, прежде настороженные, впервые видят меня по-настоящему. А я впервые смотрю в лицо своему отцу. Мир уже никогда не будет прежним.
– Я ничего не знал, – произносит Пол. – Столько лет…
– Я сама виновата, – говорит мама. – Я решила, что справлюсь одна, но никогда не спрашивала себя, как с этим справится Кэйтлин.
– Не подумайте, будто нам что-то нужно, – заверяю я Элис, потому что обращаться к ней легче, чем к отцу. – Мама просто хотела, чтобы мы встретились. Нам не нужны деньги, даже связь поддерживать не обязательно, если не хотите.
– А чего хочешь ты? – спрашивает Элис.
– Подружиться с вами, – говорю я и тут же понимаю, что это правда.
– Так она что, наша сестра? – спрашивает Ванесса. – С тех времен, когда папа встречался с этой леди?
– В двух словах, так и есть. – Элис с улыбкой смотрит на Пола. – Хотя нужно еще многое осмыслить, да, дорогой?
Пол на минуту закрывает глаза руками.
– Я все не мог понять, почему ты сбежала, – произносит он наконец. – Я несколько недель искал тебя, чтобы задать этот вопрос. Потерять тебя оказалось больнее, чем я думал. Пока я не встретил Элис, ты была самым важным человеком в моей жизни. Почему же ты ничего не сказала…
– Знаю, – говорит мама. – Знаю. Я отняла у вас обоих двадцать чудесных лет, которые вы могли провести вместе. И вот мы, чужие люди, сидим за одним столом. Но мы не вечно будем чужими. По крайней мере, вы двое, я надеюсь, еще подружитесь.
– Ты останешься в Манчестере? – спрашивает меня Пол.
– Вряд ли, – неуверенно отвечаю я. – Я нужна маме…
– Нет, – возражает она. – Мне нужно, чтобы ты была счастлива и жила своей жизнью. Навещай меня иногда, этого будет достаточно.
– Что ж, – говорит Элис. – Мы бы хотели подружиться с тобой, Кэйтлин. Если подумать, это настоящее чудо. – Она со смехом всплескивает руками. – Да, нам еще предстоит к нему привыкнуть. И тебе необязательно оставаться в Манчестере – мы могли бы ездить друг к другу в гости по очереди. Будет немного хлопотно, но все равно чудесно, я знаю.
– Вы мне нравитесь, – улыбается мама. – Да, очень нравитесь.
Элис подходит к маме, и они обнимаются. А Пол – наш отец – наблюдает за ними с таким лицом, что я, Ванесса и Софи не можем удержаться от смеха.
Четверг, 10 марта 2005 года Кэйтлин
Это обложка «Голубой рапсодии» – пластинки, которая досталась маме от моего дедушки.
Когда мне было двенадцать, все девочки в школе перестали со мной разговаривать. В каждом классе есть свой изгой, и в тот раз выбор пал на меня – я так и не поняла почему. Меня это ужасно расстроило. Что я сделала не так? Мама тогда перешла работать в другую школу, поэтому я приходила домой раньше ее. Однажды вечером она застала меня сидящей на лестнице. Я плакала навзрыд.
– Что случилось?
Мама бросила сумки и поспешила меня обнять. Я уткнулась в облако рыжих волос, пахнущих кокосом – сколько себя помню, она никогда не изменяла этому шампуню, – и рассказала про свою беду. «Это они от зависти, – утешила меня мама, – ты ведь самая умная и красивая, вот мальчики больше ни на кого и не смотрят». Я знала, что это неправда, но от того, что мама так хорошо обо мне думает, на душе стало легче. Я была в трудном возрасте, гормоны бушевали, словно фейерверк. Я изо дня в день менялась и не узнавала себя – и в том, как выглядела, и в том, что чувствовала, каким была человеком.
