Ночь, которую я не помню - Марина Бастрикова
– Вот, бутерброд с чаем. Как ты и просила.
– Кажется, здесь стало многоЛюдно, – сказал Рома, разрывая нашу совместную с мамой перепалку злобных взглядов.
Я улыбнулась. Хотя в последнее время меня уже подбешивали их приколы с Мишкой над моим именем. То я слышу, что без меня стало как-то безЛюдно. То мне сообщают о том, что кухня – это Людное место. Но не на ту напали, я тоже гуглить умею.
– Не по-Людски так шутить, – ответила Роме, успокаиваясь после маминых комментариев.
– Да мы вообще неЛюди, – сказал Рома, разулыбавшись.
Я усмехнулась, подошла к нему и на ухо, чтобы мама не слышала, сказала ему:
– И шутка убЛюдская.
Рома приобнял меня за талию и уже мне на ухо прошептал, отчего мне мгновенно стало жарко.
– Я так понимаю, столь горячие касания твоих губ – это преЛюдии?
– Нет, ты же слышал маму. СтрахоЛюдинам не пристало подобное, – сказала, оттолкнув жаркое тело. Я вчера-то с трудом отошла после его танцев.
В общем, мама очень быстро от нас сбежала, не выдержав такого юмора.
А затем Рома сказал, что планирует от меня съехать. И скоро уезжает обратно в Италию, напомнив, что целью его появления в родном городе было проверить, как себя чувствует мама, и уговорить ее пройти обследование. Только, похоже, он не достиг своей цели. Как и я – не сохранила равнодушное лицо после его слов.
– Но я буду рад и дальше видеться с Мишей, – сказал мой стриптизер, успокаивающе поглаживая мои пальцы.
– Да, Миша к тебе очень привязался. Ему будет сложно.
Похоже, не только стриптиз – это не повод для знакомства. Но и совместная жизнь. Про то, как будет сложно мне, не было сказано ни слова.
А привязался-то к Роме не только Миша.
Глава 22. Иногда наши самые неправильные поступки оказываются самыми правильными
Когда Рома с Мишей уехали на теннис, я начала собираться в гости к Кате. То, что мне так плохо сейчас, не повод отказаться от знакомства с семьей подруги. Они ведь саму свадьбу никак не отмечали. Решили вот собраться вместе и посидеть за одним столом, поздравить молодоженов.
Может, отвлекусь. А то ощущение, как будто я на собственном рабочем столе. Все нутро из меня вынули, оставив пустоту. И единственное, что ждет впереди, – все зальют формалином и положат органы вперемешку обратно.
Больше никогда не будет как прежде. Ощущала себя ходячим трупом.
Мне показалось, что у дома Кати я оказалась через мгновение. Такое чувство, что просто свет моргнул, и я в другом месте. А ведь я впервые здесь. Как же мог путь не отложиться в голове?
Дверь открыла улыбчивая девочка-подросток. Точно, у Кати же младшая сестра, рожденная уже от отчима. Поздний ребенок в семье. Когда девочка пошла в школу, сразу после узнали о Катином диагнозе. Этой семье, наверно, трудно пришлось. Подруга не сразу мне рассказала, что произошло в ее жизни, так как мы обе не отличались особой открытостью. Вот я сейчас и стою, глупо улыбаясь. Не знаю ни сколько лет девочке, ни как ее зовут.
– Привет, я Люда, – решила начать знакомство сама.
– Я Лера, – благовоспитанно улыбнулась девочка, а потом улыбка резко изменилась на бесшабашную. – И раз мне не разрешили оторваться на девичнике, я собираюсь оторваться сегодня!
Лера всплеснула руками, напомнив этим Марго, и уступила мне вход в квартиру. Кажется, я понимаю, почему Катя смогла принять мою вторую подругу, которая по совместительству любовница моего мужа. У нее был дома личный торнадо. Только по имени Лера.
Она провела меня в комнату с накрытым столом. Там меня встретила, похоже, мать Кати. Я старалась улыбаться, потому что все больше понимала, как мало подруга мне рассказывала о своих проблемах. Мне, как врачу, было тяжело проигнорировать у ее матери наличие непроизвольного движения глаз, несогласованность движения мышц и кушингоидную внешность. Лунообразное красное лицо, неравномерные отложения жира на шее и плечах, тонкие ноги.
У Кати синдром Иценко-Кушинга наследственный. «Свезло» так «свезло»: кроме того, что сам синдром крайне редкий, так наследственный еще реже. Непроизвольно испуганно вернулась глазами туда, куда ушла Лера.
– Мы знаем, а, значит, справимся, – тихо проговорила Катина мать, поняв мои мысли. – Катя говорила, что вы врач. И я рада, что ей было с кем поделиться своими проблемами.
Я покраснела от неловкости, потому что, наоборот, осознала, как мало мне рассказывала подруга. И понимаю, почему не знакомила с семьей. Она не терпела жалость, потому и о своей болезни сказала не сразу. А если бы я знала полную картину?
Появилась и сама виновница торжества. Счастливая, она подошла и обняла меня.
– Малыш здоров, – объяснила Катя свою радость. Я молча обняла ее в ответ, выражая не меньшее счастье. Все-таки как долго Кате пришлось откладывать мысли о семье из-за длительного лечения. И возможно, она пошла на риск со своей беременностью. К сожалению, у меня не было ее истории болезни, чтобы подтвердить или опровергнуть свои страхи. Все, что я могла, – это в ответ ее обнять.
Мы начали усаживаться за стол, ожидая, когда придут мужчины. Катя сказала, что их отправили докупать алкоголь.
– Я тоже буду пить, – сказала младшая сестра.
– Только через шесть лет и ни годом ранее. Если не веришь – можешь прочитать этикетку, – сказала и покачала головой подруга.
Шесть лет? То есть девочке около двенадцати. В школу идут примерно в семь. Значит, у Кати лечение началось пять лет назад. А мне она сказала об этом только три года назад, после моего развода. И то, наверно, только для того, чтобы отвлечь меня от погружения в собственные проблемы.
Послышались мужские голоса, и в комнату вошел мужчина с дружелюбной улыбкой. Он подошел к Кате и слегка поцеловал ту в губы. Оба буквально светились изнутри.
Следующим зашел Степан Геннадьевич, вышедший на заслуженный отдых совсем недавно. Бывший врач нашей больницы, который работал и после того, как вышел на пенсию.
Меньше всего я ожидала здесь увидеть того, из-за кого сейчас могла лишиться работы. Тот врач, которого меня просил когда-то выгородить начальник. Степан тоже меня узнал и смущенно улыбнулся. Стоп. Пять лет назад. Тот случай произошел пять лет назад. Получается, именно ситуация в семье могла подтолкнуть Степана Геннадьевича к ошибке. А также к тому, что и он сам пришел просить за себя. Говорил, что ему никак нельзя сейчас терять работу. Краснея, смущаясь и чуть ли не плача, топтал свою гордость. Но просил прикрыть.
Я это сделала, потому что
