Радужная пони для Сома - Мария Зайцева
Принял решение и пер в нужном направлении, не видя никого и ничего. А я… Блять, я реально какой-то скользкий рыб…
— Я хочу сам! Сам!
Блять, даже говорю, как подросток, или еще хуже, как трехлетка капризный, который орет на мать и не позволяет себе вытереть задницу. Потому что хочет сам. И пусть пальцы в какашках, зато сам!
Я такое видел один раз на улице, прям прикольно было наблюдать. А вот сейчас сравнение, пришедшее на ум, вообще не прикольное. Дурное какое-то, унизительное для меня.
— Ты же понимаешь, что бабла не будет много? — Немой, как ни странно, не собирается усмехаться, вообще как-то комментировать мое “я сам”. Он, как обычно, вычленяет самое основное из сказанного.
— Понимаю.
— Она — принцесса.
— Твоя Алька тоже!
— Но у меня другая ситуация, — спокойно кивает Немой, — у меня накопления, потом планы… Ты в курсе про открытие фирмы… И я от помощи отца отказываться не собираюсь…
— Так и я не собираюсь! Но хочу сам! Реально, хочу в таком месте, где меня никто не знает! С нуля! Это для меня самого важно, понимаешь? Даже не папаше ее что-то доказать, а себе! Себе! Что я не дерьмо, а тоже могу!
— Тут понимаешь в чем опасность… — Немой выдыхает дым, тушит сигарету о перила, кидает бычок в пепельницу, поворачивается ко мне и смотрит остро и серьезно, — ты можешь попробовать что-то… другое. А потом получишь первые бабки и сравнишь… И скажешь: “Ну его нахер”. Вот в этот момент себя вполне реально окончательно дерьмом почувствовать… Я, когда первую зарплату получил… Мне реально даже на зимнюю резину не хватило бы… А у тебя запросы выше… И девочка твоя… Принцесса… Маленькая совсем… Стремно будет, понимаешь? Опять к отцу просить бабки…
— А ты как решил? — щурюсь я на него.
— Я? Я на дошике сидел… — усмехается Немой, — квартира была в собственности… А бабки отцовские, которые на счету лежали… И лежат… Я не трогал. Я тогда только-только деда похоронил, а он настрого запретил у отца брать. Типа, грязь это, нельзя, иначе сам грязным будешь… Эта квартира… Это не отца же. Это деда, на самом деле. Я его дом продал и купил ее. Он так хотел. И я, когда получил первые бабки за альпинизм, прикинул, сколько мне надо на жизнь… Оставил. А на остальное купил нормальную снарягу, чтоб заказы брать более денежные, и еще оплатил курсы дополнительные… По профессии. Ну и остаток кинул на универ… И все. Остался только дошик. Но ничего, постепенно выплыл. И сейчас я без отцовских бабок по-прежнему. Хотя он предлагает, и я знаю, что там очень нехило уже набежало. Он партнеру своему спецом отдал распоряжение часть от дохода мне перечислять. Я вижу же, сколько там. Но пока… Пока лежат. Сначала я тоже такой гордый был… И память деда… А сейчас… Сейчас уже думаю, что это же тоже мое? Почему не взять на дело?
Я смотрю на неожиданно разговорившегося Немого и в очередной раз ощущаю себя тупарем и ребенком. Мы ровесники, но он старше меня не только внешне, но и по мозгам. И я этому завидую.
И тоже так хочу!
— Я хочу тоже так.
Сам не пойму, как у меня это все вырывается, но не перевожу в шутку. Реально потому что хочу. И кто меня поймет лучше Немого?
Мне приходит в голову, что все пять лет, что мы учимся вместе, он вообще ни разу не дал понять, что нуждается, что у него могут быть хоть какие-то проблемы. Он гулял с нами, детьми богатых людей, на равных, спокойно платил там, где это было необходимо… И воспринимался одним из нас, особенно, когда узнали, кто он, из какой семьи. Как-то вообще сомнений не возникало, что сын Горелого и внук Горелова может себе позволить вообще все. А он в это время выгрызал у жизни свое место. И выгрыз.
Тоже так хочу.
— Есть вариант… — нехотя говорит Немой, и замираю. Неужели, опять поможет? Да ну нахер! — Но ты учти… Если свинтишь, если слабаком окажешься… То лучше не звони мне больше. Понял?
— Понял. Что за тема?
— Сейчас Вовка приедет, спросишь…
Я моргаю, уже понимая, о чем он, и охеревая, что сам не додумался… Это же логично, блять! Логично! Но… Но Немой прав… И насчет слабака, и особенно насчет зарплаты…
Глава 49
— Слышь, Баранкина, если ты еще раз так загуляешь, я Витьку отправлю в спецприемник, а тебя, шваль, на нары!
— А че, у нас в ментовке теперь так разговаривают?
— А я с тобой не как мент разговариваю, а как юрист. Поверь, я этот вопрос моментом решу.
— Да верю! Сволочь ты, Сомов! Вообще честных ментов не осталось, все так и норовят последнее забра-а-ать…
— Да чего у тебя забирать, кроме дерьма, Баранкина? Сына ты уже потеряла… Он с тобой разговаривать не хочет…
— Неблагодарный потому что! Я его девять месяцев… Мне все говорили, аборт делай, а я…
— Заткнись. Вахрушин, в камеру ее уведи, пусть проспится. А я пока подготовлю дело для передачи в суд.
— В какой еще суд? Охерел?
— В обычный. Пока на пятнадцать суток пойдешь, за нарушение общественного режима и распитие спиртных напитков на территории школы. И это я еще по лайту, Баранкина!
— Да откуда ты такой взялся, сволочь! Две недели только тут, а уже житья от тебя нет никакого! Васильич какой хороший мужик был…
Я молчу, только скалюсь непроизвольно, вспоминая, как выгребал за бывшим участковым из сейфа пустые бутылки и дохлых тараканов.
Отличный был мужик, ага… Сидел в своем кресле и жопой лишний раз боялся двинуть…
Разговаривать с выпивохой-рецедивисткой Баранкиной я больше не желаю, открываю дверь и выпинываю ее матерящуюся тушку в объятия дежурного.
Пока на пятнадцать суток, но я не я буду, если не добью эту мразь. Либо до зоны, либо до наркологии, чтоб зашили уже намертво. И человека хотя бы внешне сделали… Я бы не напрягался так, в самом деле, просто тупо в тюрягу бы упек, но нельзя пока что. Она молодая, может, выправится… Да и парень ее, мелкий Витька, который уже неделю живет у меня в доме, спрашивает каждый день, чего там с его мамкой…
Я вздыхаю, вспоминая его синие глаза, такие одновременно чистые и уже очень взрослые. Не такие глаза должны быть у семилетнего пацана.
И выражение, с которым он на мать смотрит,
