Радужная пони для Сома - Мария Зайцева
А пока что просто провожу ладонями по бедрам, стягивая это голубое безобразие и раскрывая перед собой девчонку полностью.
Один взгляд в мятущиеся глаза, дергаю ремень на джинсах, одновременно подхватывая ее под бедра ближе к себе.
Хочу так сейчас. Хочу на нее смотреть, когда брать буду.
Радужка бессильно закидывает руки над головой, тонкая майка натягивается на груди. Она без белья, засранка такая… Соски острые, того и гляди ткань прорвут.
Провожу пальцами по розовой, нереально привлекательной промежности, ощущаю влагу, опять смотрю в лицо Радужки.
Хочешь меня, да? Хочешь…
Она, стоит мне прикоснуться там, внизу, начинает дрожать и выгибаться в струнку. Отзывчивая какая… Как мы много времени потеряли, а? Ничего… Наверстаем…
Мой член смотрится большим, особенно на контрасте с нею, такой маленькой и аккуратной.
И меня торкает от этого еще сильнее.
Вхожу, не торопясь, смакуя каждое мгновение, смотря то вниз, то в безумное совершенно лицо Радужки, стыдливо бросающей взгляды на то, как я беру ее. И эта стыдливость добавляет дополнительный градус в мое сумасшествие. Понимание, что, кроме меня, никто ее не трогал там, выносит. Ощущаю, что не смогу сдерживаться, успеваю только предупредить:
— Радужка, сейчас будет жестко…
И рывком вхожу полностью.
Она вскрикивает и выгибается, буквально на мостик становясь! Майка задирается, обнажая острую, красивую до охерения грудь, и я, озверев совершенно от этого зрелища, принимаюсь, рыча, вдалбливаться быстро и жестко в послушное, податливое тело. От каждого моего движения Радужка вскрикивает, цепляется за кромку дивана над головой, грудь ее подрагивает ритмично, и я просто с ума схожу от происходящего.
Уже не контролируя силу, зверски сжимаю пальцы на белых нежных бедрах, натягиваю ее на себя все грубее и жестче, провожу ладонью по влажному, нереально залипательному животику, надавливаю на низ, кажется, ощущая даже себя в ней.
Это гребанный космос, так не бывает просто! Я был уверен, что так не бывает!
Бывает. Все бывает.
Не теряю темпа, скольжу пальцами ниже, к клитору, мягко потираю, и Радужка, неожиданно распахнув свои огромные глаза, начинает дрожать и сжимать меня сильно и ритмично собой.
Она кончает дико красиво, настолько, что я забываюсь полностью и умираю следом за ней, раздираемый оглушительным кайфом на части.
На последних секундах не удерживаюсь и падаю на слабо пискнувшую девчонку, придавливаю ее всем телом и одурело вдыхаю аромат разноцветных волос. От этого дополнительно торкает, словно афтешоки оргазма ловлю.
Кайф… Блять, какой кайф… Если бы знал, что такой с ней кайф будет… Наплевал бы на все растанцовки, на ее папашу, на длинного урода, ее брательника, и просто силой утащил Радужку к себе домой. Запер бы нас там, от всего мира отгородился и трахал бы ее днями и ночами, пока не подох бы, наконец, прямо на ней. От счастья!
Вот дурак же! Вместо того, что жрать все, что горит, и курить, все что дымит, мог бы все это время… Дурак! Гребанный дурак…
— Сом! — голос Немого за дверью обрушивает на нас реальность, — в темпе там! У поняшки телефон рвет… Потеряли ее. Сейчас найдут!
Радужка подо мной слабо стонет, впечатывась мягкими губами в шею, а я выдыхаю, пытаясь собрать в кучу то, что осталось от прежнего безбашенного Витальки Сома.
И думаю, что, в принципе, все не так уж херово с моим везением…
В конце концов, Немой мог бы стукнуть в дверь парой минут раньше…
Глава 48
— Ну че, когда первый рабочий день?
Немой щурится в небо, облокачивается на низкие перила эксплуатируемой крыши, куда напрямую выходит дверь его квартиры.
Наши девочки усвистали в торговый центр неподалеку, чтоб потом обвинить в погрешностях геолокацию, а мы выбрались на крышу покурить и прийти в себя.
Я смотрю на сцену летнего театра, на синь реки, такую близкую, что, кажется, прохладой веет оттуда. Хотя, вероятно, так и есть. Не лето уже на дворе, скоро река встанет, покроется льдом, и на его поверхности начнут появляться черные точки любителей зимней рыбалки.
Хорошее место тут, папаша Немого, конечно, со вкусом мужик, такую квартиру сыну забабахал… А у меня дом на блядских четыреста квадратов в центре города… Нихера хорошего…
И вообще нихера хорошего от моих предков нет… Даже работы.
Зачем Немому хвастанул, что буду у папаши работать? Дебил все же… И чего теперь, врать?
Нахуй.
— Никак… — выдыхаю я, не глядя на приятеля, — не буду там работать…
Немой молчит, не комментирует, и это, как всегда, парадоксальным образом заставляет меня говорить, поясняя ситуацию.
— Понимаешь… Они для меня место освободили, какого-то бедолагу выкинули… И сразу дали понять, что нихера работать я не буду, не дадут, потому что, типа, тупой. Хочет сын барина развлечься, ну хер с ним… Попрыгаем, за такие-то бабки… Я глянул на это все… И затошнило.
Немой продолжает молчать, щуриться на сцену, словно видит на ней, пустой сейчас из-за завершения сезона, что-то, только ему понятное. Или, может, вспоминает чего. А я чувствую потребность дальше болтать, пытясь донести свою точку зрения.
— Я не хочу так, понимаешь? Заебало! — невольно повышаю голос, потому что кажется, что Немой меня не слышит, не понимает! А мне почему-то очень нужно, чтоб понял! — Я хочу доказать, что могу! Хоть что-то… Понимаешь? Я не хочу, чтоб меня все воспринимали, как сына барина! Я — не он! Я — другой! Понимаешь, мой отец… Да он сам такой же, как и я! Тоже наследничек… Без башки… Вот дед был… Глыба. Это же он все сделал, все собрал, ну ты в курсе, у тебя тоже дед же…
Немой косо режет взглядом, предупреждая, чтоб не лез не на свою территорию, и я замолкаю, признавая это. У Немого реально другая ситуация, у него как раз папаша все собрал, в двухтысячных очень даже нехило погуляв не только здесь, но и в столице. Собственно, за свои “прогулки” и мотает сейчас срок. Доматывает. Выйдет вот скоро… А дед у Немого вообще его отца не принял, выкинул из своей жизни и из жизни внука. Сам его воспитывал, тянул, как мог. А мог он, говорили, много. Чемпионская династия же, до сих пор его портрет висит у нас в парке на аллее Почетных граждан города. Жесткий мужик, говорили. И Немой сильно на него похож даже внешне.
И вот, вытянул… Я никогда не признаюсь, не скажу вслух, но охереть, как завидую цельности и железобетонности Немого. Мне кажется, он вообще не метался никогда, как