Л̶ю̶б̶л̶ю̶. Гублю (СИ) - Ева Левина
— Беги уже, стрекоза, — проворчал он и улыбнулся, а когда за Казанцевой закрылась дверь, прошипел, уже обращаясь к больному:
— И ты, хрен, вставай уже… То запой, то кома… А работай за тебя Юра, — после чего смахнул слезу и вышел.
* * *
Маша впервые за два месяца наряжалась для любимого мужчины. Пусть он и в бессознательном состоянии, но наверняка все чувствует и когда очнется, захочет видеть рядом с собой цветущую Машу, а не её блеклую тень.
Она, как умалишенная, бегала по магазинам, скупая то, что любил видеть на ней Горин. Белье, сарафан и обязательно вот эти туфли… Затем был салон красоты с массой уходовых процедур и две порции самой вредной еды, ведь весы показали страшную цифру, которая была меньше положенной на целых семь килограмм.
Управившись со всем до вечера, девушка решила все таки вернуться на ночь в больницу, но перед этим заглянуть к маме.
Чем ближе Казанцева подходила к родному дому, тем сильнее билось её сердце. Было волнительно и немного страшно возвращаться туда, где ничего не изменилось, ведь сама Маша стала совсем другой.
Галина Ивановна встретила дочь тепло. Налила чаю, участливо поинтересовалась состоянием больного и всеми силами поддерживала разговор.
Несмотря на то, что внутри матери что-то надломилось, она вдруг поняла, что не хочет и не может воевать с собственной дочерью. Пусть Маша набивает все свои шишки сама.
Они так долго разговаривали о самом сокровенном, что совсем потеряли счет времени. Когда мать, наконец, приказала всхлипывающей дочери умыться, и та умчалась в ванную, то в тишине вдруг стала едва различима какая-то тихая мелодия из коридора.
— Дочка! Твой телефон, кажется, звонит, — крикнула Галина Ивановна, и Маша поспешила к забытой у дверей сумке.
Пропущенных было более пятидесяти. Все от Сафронова.
Дрожащими руками девушка набрала его номер и уже через секунду закричала и со слезами вылетела из квартиры, ничего не объяснив матери.
25
Когда Горин открыл глаза, за окном уже смеркалось. Палата, катетер на руке и куча трубок почему-то не стали для него шоком. Он хорошо помнил события шестидневной давности, свое ранение и даже некоторые разговоры родных, приходящих в палату.
Сейчас рядом никого не было.
Разумеется, шесть дней бессознательного состояния основательно ослабили организм и даже слегка приподняться на кровати совсем не представлялось возможным. Горин не знал, сколько проспал, но предполагал, что явно не один день. Радовало хотя бы то, что сознание было удивительно ясным и вернулась речь.
Не зная, как позвать медиков, он принялся вспоминать, то, что ему снилось, и к своему собственному удивлению, ясно ощутил, что у него несколько раз бывала Маша.
Неужели приходила? Из жалости или попрощаться? Наверняка этот козел Морозов, теперь вернется на службу и попытается жениться на ней. Только вот хрен он угадал.
С трудом вырвавшийся из лап смерти Горин, теперь не собирался играть в благородного рыцаря. Как только он встанет на ноги, то обязательно заберёт её, и если потребуется, то даже силой. Слишком любит, чтобы отпустить, слишком нуждается в ней, чтобы отдавать какому-то другому мужику.
Вбежавшие в палату медики застали больного с широкой улыбкой. Некоторые из них были так удивлены этим, что всерьез озаботились психическим состоянием губернатора. И только Сафронов, который очень хорошо знал Горина, вздохнул с облегчением.
Пока врачи проводили необходимые тесты и процедуры, Александр Николаевич то и дело поглядывал на помощника, который так и не вышел из палаты. Ему хотелось прямо спросить о Колесникове, Маше и остальном, но голос был слишком слабым, а череда медицинских манипуляций все никак не заканчивалась.
Наконец, когда у Горина начали буквально слипаться глаза, последний врач объявил, что желание спать это естественная реакция организма и нужно предоставить больному максимальный покой. Юрий Иванович тоже заторопился к выходу, но губернатор остановил его:
— Юра, Машу привези, если нужно, то силой.
Помощник обернулся и с удивлением уставился на шефа:
— Зачем силой? Ты же говорил, что больше не будешь её неволить.
— Говорил… Передумал. Пока тут почти неделю лежал, всё размышлял, — он слабо улыбнулся и продолжил, — в общем ни хера я не герой. Я эгоист и гад. Никакой ей свободы. Слишком сильно люблю, чтобы отпускать.
— Мда… Отдыхай. Никуда твоя егоза не делась. Всю неделю выла возле тебя, с Майкой и Леной грызлась и даже к медсестрам ревновала. Я её сегодня заставил поехать в порядок себя привести. Скоро будет.
Горин замер и даже прикрыл глаза, чувствуя удовольствие от услышанного, а потом и сам не заметил, как уснул. Для человека, неделю лежавшего неподвижно, было странно чувствовать себя уставшим, но последствия долгого лежания в постели были именно такими.
Горин проспал до рассвета, а проснувшись, снова ощутил слабость и дикую жажду. Он с трудом повернул голову и наткнулся взглядом на свою дочь, мирно посапывающую в кресле рядом. Майя казалась сейчас совсем взрослой, и наблюдающий за ней из под полуприкрытых век отец невольно пустился в воспоминания. Какое счастье дарила ему маленькая дочь! Наверно не было в мире больше такого счастливого и любящего двадцатилетнего папаши, как молодой Сашка Горин. Ведь все его успехи, победы и достижения — всё было тогда для маленькой Майи. Сейчас она уже студентка престижного лондонского учебного заведения и самостоятельная барышня, но для него навсегда останется той самой пчелкой Майей. Именно сейчас он решил, что Маша точно родит ему. Неважно сына или дочь. Просто потому, что дети — это счастье, о котором он давно и безнадежно мечтает.
Почувствовав на себе взгляд, дочь зашевелилась и открыла глаза, а потом сразу разревелась и обняла отца.
— Ну, тише, тише. Пчелка. Жив твой папка, — приговаривал Горин, успокаивая её.
— Папа, ты меня так напугал.
— Всё, хватит лить слезы. Дай лучше воды.
Майя заторопилась и нажав на кнопку, заставила кровать принять полу сидячее положение, а потом поднесла к губам отца стакан с трубочкой.
Как раз в тот момент, когда он жадно пил, в полуоткрытую дверь на долю секунды заглянула русая макушка Маши.
— Явилась, змея, — прошипела Майя и тут же принялась вытирать салфетками подбородок отца, потому что от её реплики губернатор подавился водой.
— Маша входи, — тихо, но уверенно произнес Горин, и девушка протиснулась в дверь, замерев у входа.
— Майя… Маша моя будущая жена. Прошу привыкать.
— Ясно, — просипела дочь, и не посмев перечить, бросила на Казанцеву взгляд, полный ненависти, после чего поднялась и поспешила в коридор.
