Нежна и опасна (СИ) - Володина Таня

Я посмотрела ему в глаза:

— Простите, я не сдержала обещание.

— Ладно, я понимаю… — Он явно волновался, его голос стал глуше. — Тогда возьми эти деньги за один раз. Один-единственный последний раз. Я хочу попрощаться с тобой.

— Нет, Юрий Георгиевич, — ответила я, — это невозможно. Я больше не продаю свое тело. Уезжайте. Скоро вернется дедушка, я не хочу, чтобы он вас видел.

Его губы изогнулись в горькой усмешке. Он поднялся со стула и направился к машине. Я схватила конверт и кинулась за ним:

— Вы забыли деньги!

Юрий Георгиевич забрал конверт и сел за руль:

— Что ж, удачи тебе, Аня. Не могу не восхищаться твоей стойкостью. Надеюсь, ты не пожалеешь.

61. Жить достойно

А в октябре приехал Олег. Первым делом он спустился к берегу, осмотрел дедову лодку и нашу тихую песчаную заводь. Долго стоял на причале. Глубоко вдыхал осенний воздух и прислушивался к далеким выстрелам: начался сезон охоты на копытных и пушных зверей. Я вспомнила, что он увлекается охотой и рыбалкой. В наших краях этого навалом.

Дедушка встал рядом с Олегом, сказал добродушно:

— Сейчас жор у щуки и язя. Налим и судак тоже хорошо клюют, мы с Анькой часто судачков коптим. Хочешь, возьмем тебя на рыбалку?

Олег порывисто обернулся:

— Конечно, хочу! Спасибо! Сидишь в этом городе, света белого не видишь, а у вас — природа, тишина, гармония. Так и тянет на недельку сюда забуриться и ни о чем не думать. Вообще телефон отключить и пожить как свободный человек.

— У нас и правда спокойно. Приезжай почаще, мы тебе организуем отдых — рыбалку, охоту, сауну. Дом у нас маленький, но тебе местечко найдем.

— А ведь приеду! — оживился Олег. — Соберу свои удочки, возьму ружье и рвану к вам на постой. Примете квартиранта?

Дед улыбнулся:

— Будем рады. Приезжай в любое время.

Олег вздохнул:

— Но в этот раз я к вам по делу, Иван Николаевич. Я нашел первую жену Аниного отца. После трагедии она вместе с сыном уехала из Овсяновки и снова вышла замуж. Какое-то время ушло на установление ее нового места жительства. Потом я ездил к ней, беседовал. А сегодня хочу свозить вас к Вите Анукову, брату Ани. — Он посмотрел на деда, потом на меня: — Вы готовы?

Я раньше часто думала, где живет мой брат. Дед говорил, что Витя хулиганил в подростковом возрасте: украл у соседа утку, поджег ларек с сигаретами. Бедовый был пацан. Мать увезла его из Овсяновки, когда ему было четырнадцать, а куда — никому не сказала. То ли в Мурманск, то ли в Архангельск, то ли еще куда-то. А теперь мы неслись в джипе Олега по проселочным дорогам, и я не могла поверить, что скоро увижу своего брата — единственного родственника, кроме дедушки.

Мы остановились у крепкого дома в поселке, который располагался не так уж далеко от Овсяновки, — всего в ста пятидесяти километрах. А я и не знала, что он жил так близко! На крыльцо из потемневших бревен вышла вся семья — мой брат, которого я опознала по субтильной фигуре и легким светлым волосам, его жена типично карельской наружности и двое мальчиков — судя по всему, моих племянников.

— Здравствуйте, Иван Николаевич. Здравствуй, Аня, — подошел к нам Витя. — Как ты выросла…

Я растерялась. Не ожидала, что он скажет такие простые слова. Не ожидала, что он окажется похожим на меня. Не ожидала, что нас будут ждать на улице, как дорогих гостей.

— А ты меня видел? — спросила я.

— Да. Мы даже играли несколько раз. Отец часто брал меня к вам домой — он хотел, чтобы мы подружились… А ты меня не помнишь?

— Нет…

В доме нас ждал накрытый стол: уха на молоке, калитки с рисом, красная рыба. Похоже, Олег заранее предупредил о нашем визите.

Мы все испытывали неловкость — чужие люди, сведенные вместе по прихоти судьбы. Я украдкой рассматривала обстановку: мебель старая, но добротная, полы выскоблены, на стенах — фотографии родственников, детские рисунки и календарь с экзотическими цветами.

Витя сел во главе стола и налил всем водки. Мы выпили за знакомство. Брат не был похож на хулигана. Очевидно, после переезда он взялся за ум и вырос порядочным человеком. Пока мы обедали, он негромко рассказывал о том, как закончил школу, отправился в армию, а после армии поступил учиться на ветеринара. Сейчас он работал ветврачом на птицефабрике и мечтал открыть собственное дело. Но, конечно, открыть свою клинику не так просто, нужны деньги и толковый персонал. Жена Вити кивала в такт его словам и подкладывала гостям закуски.

Потом пришел черед детей. Младший прочитал стишок, а старший рассказал об успехах в учебе. Я смотрела на них и видела… себя. Это было странно и непривычно — угадывать фамильные черты в незнакомых мальчиках, но чем дальше, тем больше я к ним привыкала. Это внуки моего отца.

Иногда я посматривала на Олега, пытаясь понять, зачем он нас сюда привез. Как расследование убийства матери связано с этими людьми? Или он просто решил нас познакомить? Но Олег спокойно ел рыбу и не отвечал на мои взгляды. Через час, когда мы закончили трапезу и напились чаю с вареньем, Олег достал из кармана бумажку и расправил ее на столе. Я сразу же ее узнала — это была ксерокопия отцовского письма. Олег обратился к Вите:

— Я обещал привезти важный документ, связанный с делом вашего отца. Вот он, — и он подвинул письмо Вите.

Тот взял его и углубился в чтение. Жена и дети тихо ждали, когда глава семьи закончит читать. Я тоже ждала. Я знала письмо наизусть и могла угадать, какую фразу читает Витя. Его глаза внимательно скользили по строчкам, а когда дошли до последнего абзаца, — заблестели от слез.

«Я одинаково люблю обоих своих детей — тебя и старшего сына. Но иногда бывает так, что кто-то из детей нуждается в родительской защите больше других, — и не всегда это самый младший».

Витя судорожно вздохнул, скомкал письмо в кулаке и посмотрел на нас застылым больным взглядом. Потом поднялся и, сгорбившись, как столетний старик, обошел стол. Опустился на колени напротив меня и деда и понурил голову:

— Простите меня, — выдавил он глухим голосом. — Я виноват перед вами — перед дедушкой, Аней, ее мамой и нашим отцом. Дня не было, чтобы я не раскаивался. Судите меня самым строгим судом, я готов понести любое наказание. Я больше не могу это скрывать…

Я еще не осознала, почему хозяин дома стоит на коленях и говорит такие странные непонятные слова, как почувствовала, что по щекам потекли слезы. Я всхлипнула и закрыла рот руками. Перед нами каялся убийца моей матери. Словно наяву я увидела отцовское ружье, прислоненное к стене дома, патронташ и резиновые сапоги на крыльце. Увидела, как подросток, шедший мимо по каким-то своим делам, вдруг остановился, свернул в чужой двор и робко взял знакомое ружье. Проверил, заряжено ли оно, и медленно открыл дверь. Знал ли он, что идет убивать, или решение пришло спонтанно? Я увидела, как отец целовал мать, прощаясь перед охотой. Я увидела маленькую девочку, игравшую в куклы в дальней комнате. А потом я услышала выстрел, безумный крик отца и надрывный плач ребенка…

Дед протянул дрожащие пальцы и коснулся плеча Вити:

— Встань, — сказал он. — Отец тебя простил. Он взял твою вину на себя, желая тебя защитить. Что ж, он так решил — я не пойду против его воли. Живи достойно, Витя… Больше мне нечего сказать.

Мой брат-убийца посмотрел на меня, ожидая моего приговора. А я лишь плакала, зажимая рот ладонью, и смотрела почему-то не на Витю, а на его бледных белокурых ни в чем не повинных сыновей.

Олег остался на ночь. Дедушка принес из сарая раскладушку и постелил ему в большой комнате около печки. Но никому не спалось. Я слышала, как кряхтел дед, ворочаясь с боку на бок, как повизгивал во сне Пилот и как Олег выходил покурить на улицу.

Мне тоже не удавалось заснуть. Я накинула на ночную рубашку пуховик, всунула ноги в домашние чуни и вышла на крыльцо. Олег сидел на ступеньке, закутавшись в одеяло. Я села рядом с ним, плечо к плечу. Из дома выскочил Пилот, зевнул и устроился у меня под боком.