Маша Царева - Девушки с проблемами
Какая гадость, и как только люди пьют это добровольно? Вообще-то она просила у Мамонтова пива, но он почему-то решил без спросу попотчевать ее «Домиком в деревне». А она была не в той ситуации, когда можно позволить себе капризничать и предъявлять претензии. Честно говоря, Женя не ожидала, что ее вообще пустят на порог.
– Как пафосно это прозвучало! – усмехнулся Миша. – Любишь ты себя жалеть. Но на мою жалость можешь не рассчитывать. К тому же твоя жизнь только начинается.
– Только вот слишком она насыщенная, – пробормотала она. – Слушай, а у тебя что, правда пива нет?
– Еще одно слово о пиве, и я вообще выставлю тебя вон, – предупредил Мамонтов, и что-то в его взгляде подсказало ей, что он не врет.
Женя с интересом вглядывалась в его знакомое лицо. Почему-то раньше она не замечала в нем такой звериной решимости. На мгновение – всего на одно – рохля Мишка даже показался ей привлекательным. Она поправила волосы (впрочем, то был скорее инстинктивный жест) и подумала: а не затащить ли его в постель? Но тут же с усмешкой оставила эту мысль – одна жесткая фраза еще не делает из недотепы мачо.
– В общем, Мамонтов, вся жизнь насмарку. Одно я знаю точно – в клинику не вернусь.
– А получится? – засомневался он. – Твои родители ведь подписали какие-то бумаги, тебя обязаны пролечить.
– А вот и фигушки! – расхохоталась она. – Во-первых, меня еще найти надо. А во-вторых... Мамонтов, я же говорю, меня напичкали какой-то наркотой. Я вся прохимичена, соображаю еле-еле.
– Ты и раньше не числилась среди интеллектуалок.
– Не хами, – миролюбиво огрызнулась Женя, – я уже лечилась в подобном заведении, и все было по-другому. Более мягко. И потом, посмотри на меня, я же абсолютно нормальна, я не собираюсь больше пить!
– А кто только что пива требовал?
– Пиво не считается, – отрезала Женя.
– Ну хорошо, допустим, ты права, – вздохнул Мамонтов, – только вот от меня-то ты что хочешь?
– Как что? – изумилась Женя. – Мне же жить негде.
– Твоя прямолинейность меня всегда убивала. А почему ты решила, что я разрешу тебе жить здесь?!
– А ты разве не разрешишь? – искренне удивилась она. – У меня и друзей-то больше нет. И потом, у тебя меня точно никто не будет искать.
– Нет, ну я удивляюсь! – Он вскочил с табуретки и принялся нервно расхаживать по кухне. – Как ты замечательно все продумала. Единственное, что не взяла в расчет, это меня.
– Миш, я понимаю, что поступила с тобой плохо... Но пойми, мне и правда больше не к кому обратиться... Денег мало, могу все тебе отдать.
– Зачем мне твои деньги? – отмахнулся он. – Ну а ты не подумала – вдруг я с девушкой живу?
– Но ты же не живешь, – удивилась она.
– Откуда ты знаешь? Может быть, она на работе.
– Да брось, Мамонтов. В твоем холодильнике сдохла мышь, а в ванной нет ни одного флакончика.
– Так же, как и в твоей, – парировал он. – А ты, душа моя, девушка, в чем я даже имел счастье убедиться.
– Да разве я показатель? Я же непутевая, – вздохнула Женя. – Мамонтов, ну пожалуйста, выручи, а? – Она посмотрела на него исподлобья, снизу вверх.
– Я не могу жить с тобой в одной квартире, прости, – после паузы выдавил он.
– Все ясно. – Женя поднялась с табурета и протянула ему руку. – Ладно, не выгнал сразу, и на том спасибо. Как-нибудь устроюсь.
Руки он ей не подал, зато положил ладони на ее плечи и силой усадил обратно.
– Постой. Я не сказал, что не собираюсь тебе помочь. Может быть, я полный дурак, но... Не выгонять же тебя в самом деле. В общем, я поговорю со своим папашей, думаю, ты сможешь какое-то время перекантоваться у него. Там всегда есть свободные комнаты.
– Вот спасибо! – горячо воскликнула Женя, и только потом до нее дошло. – Постой, а где это у твоего папы? В борделе, что ли?
– Нет, на карибской вилле, – усмехнулся Мамонтов. – Уж извини, ничего другого предложить тебе не могу.
– Где мои колготки?
– Кто спер бигуди?
– Эй, девочки, мне идет оранжевая помада?
С самого утра и до позднего вечера бордельные обитательницы перекрикивались, как горластые стайные птицы. Иногда Женя, отсыпавшаяся в самой дальней и самой тесной комнате, им втихаря завидовала. Откуда у них столько жизнелюбивой энергии, столько ничем не обоснованного оптимизма? За несколько недель проживания в этом странном месте она даже по-другому взглянула на проблему проституции в целом. Раньше она привычно относилась к жрицам любви со снисходительной и немного брезгливой жалостью. Однако в этом мире, скрытом от посторонних глаз тяжелой бархатной портьерой да ярким гримом, были, как и в шоу-бизнесе, свои касты. Крашенным басмой тонконогим молдаваночкам, мерзнущим на Ленинградке, не позавидуешь (впрочем, как и третьеразрядным эстрадным звездочкам), а вот работницы элитного борделя Мамонтова-старшего жили припеваючи и жутко боялись потерять насиженное местечко. Мамонтовское заведение было гиперпопулярно, однако девушек никто не заставлял работать с энтузиазмом ломовых лошадей. Каждая обслуживала не больше пяти клиентов в день, у каждой было два выходных дня в неделю, чтобы привести себя в порядок, почистить перышки и со вкусом потратить заработанные деньги. Поэтому и выглядели они не как затравленные и заезженные служительницы любовного культа, а как дорогие фотомодели.
Всего в банке данных Мамонтова числилось сто тридцать девушек. Многие из них работали на выездах, но почти все время от времени появлялись и в «офисе», так что скоро Женя перезнакомилась со всеми. Большинство девушек работали в конторе по совместительству, многие из них в обычной, цивильной жизни были студентками, секретаршами и даже школьными преподавательницами. У многих были семьи, которые и не знали, чем подрабатывают в свободное время красавицы. Постоянно в квартире жили лишь две девушки – восемнадцатилетние сестры-близняшки с Украины Лика и Лида, обе хорошенькие, как картинки.
Из квартиры Женя почти не выходила. Она знала, что Миша Мамонтов ведет напряженные переговоры с ее родителями, пытаясь убедить в том, что их непутевая дочь образумилась и более не нуждается в помощи наркологов. Женю и правда совсем не тянуло выпить, хотя за постоянство этого явления она поручиться не могла.
И сперва ей даже нравилось такое вот растительное существование, смысл которого состоял в том, чтобы покалорийнее поесть, понаблюдать за мексиканскими бордельными страстями и отвоевать достойное место возле телевизора. Но прошло две недели, и она впервые поймала себя на мысли, что затянувшийся отпуск начинает приводить ее в тихую ярость. А может быть, растаяло волшебное действие успокоительных пилюль, которыми пичкали ее в клинике несколько месяцев подряд?
