Шанс #3 - Полин Лиман
– Вы не представляете, что я увидела. Километры мертвой, отравленной земли. Ржавая коричневая пустыня. Все умерло… И это уже не исправить.
* * *
Знакомый кабинет с двумя мягкими креслами, обитыми велюровой тканью винного цвета, огромным книжным стеллажом и ироничным портретом Фрейда в розовой гамме, как всегда, успокаивал Еву. Напротив с хитроватым внимательным прищуром сидел Вадим Андриевский, сегодня почему-то нарядившийся в торжественную белоснежную рубашку.
– Я перестала спать после этой командировки. Ничего не помогает: ни ромашка на ночь, ни блэкаут-шторы, ни выключенные гаджеты за час до сна…
– Ночью, когда ты не можешь заснуть, чего больше – тревоги или эмоционального возбуждения?
– Тревоги. Даже страха. Я представляю, что мой телефон до сих пор прослушивают или что в любой момент в дверь могут постучать… Пытаюсь расслабиться, дышать глубоко, понимаю, что я дома и в безопасности, но страх не уходит.
– Да, я вижу… Но за те, считай, четыре года, что я тебя знаю, это далеко не первое опасное задание: вакцина VFC, преследования мигрантов, коррупционные скандалы… Как думаешь, почему страх догнал тебя только сейчас?
– Не могу понять. Я ведь всегда была такой смелой и даже безрассудной временами… – Ева закусила губу и резко отвернулась с почти детской обидой, будто злясь на свою только что открывшуюся уязвимость.
– Да, я знаю. Ты очень смелая. Но последнее время мы много говорим о тревоге. В какой момент это началось?
– Ну, не знаю, последние полгода или… – Лицо девушки резко поменяло выражение. – Все началось, когда я вернулась из Сан-Франциско.
– Что-то там так сильно напугало тебя?
– Ты же знаешь, я не могу об этом говорить. Возможно, для твоей же безопасности.
– Знаю, знаю, те самые «мутные делишки» Осадчего.
– Вадим, я бы не иронизировала на твоем месте. Речь не о просроченных налогах или превышении скорости, а о незаконном бизнесе. Он преступник!
– Ты боишься его?
– Знаешь, когда я сидела в камере, в этом чертовом поселке, хрен знает где, на железной кровати, с включенным всю ночь светом, без еды и воды, готовая разреветься от бессилия, в четыре утра раздался шум, и кто-то шел по коридору, гремя связкой ключей. Так вот, на один безумный миг я подумала, что это Никита. Знаешь, что хуже всего? Я не понимала: он пришел, чтобы помочь, и вот-вот раздастся униженный, заискивающий голос сержанта Тура: «Господин Осадчий, просим прощения, произошла ужасная ошибка!» – или чтобы оставить меня здесь навечно – отомстить за то, что узнала его тайну…
Ева обхватила руками колени, уронила голову и тихонько затряслась от нахлынувших слез.
– Ты не против, если я сяду рядом? – Вадим медленно придвинул кресло и аккуратным жестом, по-отечески, положил ладонь на вздрагивающие плечи.
Несколько минут они так и сидели. Наконец рыдания стали стихать, Ева подняла раскрасневшееся лицо и, не глядя на Вадима, тихо произнесла в пустоту:
– Самое горькое – я все еще люблю его. Что же мне делать?..
Глава 32
– Через месяц ты наиграешься во взрослую жизнь и вернешься, на что поспорим?
– Отвали.
– Нет, серьезно, ты даже завтрак себе не можешь сделать. Думаешь, кто-то за тебя будет готовить пашот?
– Я же сказал, отвали!
– И твоя обожаемая Миранда сбежит, как та серфингистка Лора, когда увидит клоповник, который вы собрались снимать.
– Никита, твою мать! Хватит меня пасти. Ну сколько можно? Думаешь, я не знаю, кто за меня заполнил документы в Беркли? Что еще ты хочешь проконтролировать? В какой позе я занимаюсь сексом?!
Игорь Осадчий со злостью швырнул огромную коробку с одеждой, и она с глухим стуком приземлилась на пол. Ничто в нем не напоминало угловатого, худощавого парня с застенчивым взглядом и длинной несуразной челкой, вечно лезущей в глаза. Разбитое Лорой Романофф сердце – она исчезла, не сказав ни слова, еще в марте – как ни странно, помогло повзрослеть. На Никиту смотрел, не скрывая раздражения, сосредоточенный молодой мужчина. Больше никаких бейсболок, безразмерных маек с дурацкими принтами и пирсинга в самых неожиданных местах. Белое поло, классические темно-синие джинсы, квадратные очки, аккуратная стрижка андеркат – вот кто теперь стоял перед Никитой.
Пол в комнате Игоря был завален коробками, рулонами упаковочной пленки и вещами, так и не нашедшими себе места: учебниками по латыни, стопкой комиксов Marvel про Человека-паука, кроссовками с липучками адски желтого цвета. Посредине всего этого бардака возвышалась доска для серфинга.
– Сколько вас, я забыл? Десять человек снимают один дом? Уже составили график походов в душ? – не прекращал ерничать Осадчий-старший.
– Уж лучше один душ на десятерых, чем сидеть с тобой в этой башне скорби, – огрызнулся Игорь. – Ты же хотел остаться один, без всяких привязанностей, ныл: «Мне отношения не нужны». Вот, наслаждайся!
– Ты как со мной разговариваешь! Забыл, кто я и что для тебя сделал?!
– Забудешь тут! Дай тебе волю, будешь каждый день напоминать, что я пожизненно в неоплатном долгу. Как будто в шесть лет кто-то спрашивал, чего я хочу!
– И чего же? – ехидно прошипел Никита.
Игорь на секунду замер посреди комнаты и тихо сказал:
– Я только хотел с ними попрощаться. Я ведь… даже не помню, как они выглядели. Мамино лицо еще могу представить, а папино – почти нет, только по фотографиям.
– Я… – Никита попытался ответить, но осекся, увидев взгляд брата.
– Сейчас я точно не собираюсь об этом говорить. Тема закрыта. Мне еще кучу вещей нужно собрать. – Решимость на лице Осадчего-младшего не оставляла сомнений. – Признай уже, ты бесишься не потому, что я съезжаю, а потому, что привык быть лучшим во всем. А я взял – и тебя обскакал.
– Ты вообще о чем? – Никита скрестил руки на груди, на его лице не дрогнул ни один мускул, и только глаза опасно заблестели.
– О том, дорогой мой брат, что я влюблен и счастлив.
И в отличие от тебя лучшую женщину в своей жизни упускать не собираюсь.
– Развлекайся со своей Мирандой сколько хочешь, но при чем здесь, блять, она?
– О, какие мы нежные! А ты не бойся, назови имя. Или уже забыл?
Никита вскинул голову, вена на шее мгновенно напряглась, и Игорь инстинктивно сделал шаг назад, готовясь к яростной отповеди. Но Осадчий-старший на несколько секунд замер, проглотил подступивший к горлу комок и так ничего и не сказал. Он не понимал, что злило его больше: внезапный бунт Игоря, который решил попробовать вкус взрослой жизни, или упоминание этой… женщины. Никита даже не знал, как называть ее. Предательницей? Много пафоса. Дезертиршей?
