Зеленое солнце - Марина Светлая
Он шел следом, как привязанный. И что бы ни было после тем вечером — он всюду шел за ней, ничего не замечая, никого не замечая, видя перед собой только ее. Только ее глаза, ее тонкий стан, улыбку ее — веселую и добрую. И может быть, даже предназначенную именно ему. Слыша только ее голос среди всеобщего шума. И до одури желая, чтобы так он звучал лишь для него.
Это же наблюдали и окружающие. Это же вызывало шепотки то тут, то там: экая невидаль — впервые Назар Шамрай не один приехал, не с друзьями, а с девушкой. Это же заставляло реагировать близких. Или тех, кто считали себя близкими.
«Ой, ты ба, потеряли Слюсаренки выгодного зятя».
«А на Аньку-то больно глянуть…»
«Ну только так и бывает, когда девка стыд теряет и на хлопца сама вешается».
«Вас послушать, так он уже будто женатый. Не говори гоп, пока не перескочишь».
«Ты это про что?»
«Да про то! Не то хлеб, что в поле, хлеб то, что в каморе».
«Нет, ну ты погляди, какая фифа ряженая, а! Нездешняя, что ли? Первый раз ее вижу»
«Да дочка говорила, гостит у Шамраев какая-то столичная курица, в клубе ее видела, она с Иваненчихами сдружилась».
«С теми курвами? Ой, рыбак рыбака видит издалека».
«Может, родня им какая?»
«Да, вроде, нет».
«То молодая девка с двумя холостяками? Совсем Шамраи умом тронулись!»
«Вот Лянке радость-то на все это смотреть!»
«А вон и она, сейчас глаза из орбит вывалятся!»
13
… совсем рядом, в высокой траве, прыгала какая-то невзрачная лесная пичужка и звонко чирикала, требуя кормежки. Назар и Милана попеременно отламывали куски булки и крошили ей, чем она была весьма и весьма довольна и не особо спешила покидать облюбованное местечко в стороне от всеобщего веселья.
Солнце, уходя уже совсем низко к горизонту, почти ложась на него, тускнело и больше не слепило. Его алые всполохи на поверхности воды играли с сознанием, чуть путая мысли. И совпадали оттенком с цветами на рукавах Миланкиной сорочки. Оттеняли ее кожу, и он почти не мог оторвать глаз от линии ее плеч и ключиц. Хотелось положить на них ладони, пальцами ощутить гладкость, скользнуть по спине, задевая каждый позвонок. Приникнуть губами к шее, вызывая дрожь и мурашки в ее теле, а потом прижать к себе, сильно и жарко, чтобы уже ребрами чувствовать мягкость груди, остроту сосков, понимать, что она отзывается на его прикосновения.
И все эти вспышки желания Назар гнал от себя, боясь поспешить и натворить дел. Довольно того, что они говорят. И что они вдвоем. И что она, вроде бы, тоже довольна, как та пичуга, требующая добавки в траве.
— А ты много где заграницей бывала? — спрашивал он, впервые не наталкиваясь на стену ее деловитости, от которой чувствовал себя дураком.
— Можно сказать, что много, — сказала Милана, отвлекаясь от птицы. — Меня с детства родители возили, теперь сама езжу. Сейчас вообще-то я тоже должна была быть в Испании, но папа решил иначе.
— Строгий он у тебя?
— Да по-разному бывает. Иногда строгий, иногда любое желание исполняет, — пожала она плечами и рассмеялась: — А иногда к нему просто нужен правильный подход.
— Значит, ты не нашла к нему подхода на этот раз? За что вообще девушек ссылают вместо Испании в Рудослав?
— За то, что поступают по-своему. Ну это в моем конкретном случае, — Милана подняла глаза на Назара, потом огляделась по сторонам. — Хотя вот именно сейчас мне даже нравится. Интересно. Я никогда не бывала раньше на народных праздниках, ни у нас, ни заграницей.
— Да обычный массовый пикник на природе. Старики еще традиции помнили, а мы так… в общих чертах. Мне баба Мотря рассказывала, она и купальский венок со свечой на воду пускала с подружками. Ее долго, дольше всех плыл и… представляешь, доплыл отсюда и до самого выгона на замостье, где как раз Шамрайские земли начинались когда-то. Ей тогда так и сказали, что на тот берег замуж пойдет, а она не верила. У них с дедом разница была большая, да и женат он был тогда.
— А моя бабушка, чтобы заставить меня каши есть, убедила меня, что иначе я вырасту некрасивой. Чаще всего кукурузную варила, еще и шкварки в нее добавляла. Было вкусно, но не так как у вас. Хотя, наверное, невозможно сделать одинаково.
— Конечно, невозможно! Где ни будешь есть — везде по-разному будет. Можно еще грибы класть. А видов грибов много, и все отличаются. А еще брынзу. Вот моя баба Мотря делала самый вкусный на свете банош, но у нее обязательно козий сыр был. Есть люди, которые прямо смотреть на него не могут, да и в двух соседних хозяйствах он по вкусу получается совсем непохожий. У коз породы разные, едят они тоже разное, хозяйки все свои секреты приготовления имеют. Кто-то из коровьего молока брынзу кладет и не парится. Кто-то магазинную, а кто-то овечий добывает. И чем дальше в народ, тем сильнее диковинки. Вот я в армии служил, так там городские вообще из каш знали только овсянку и манную. Тебе еще повезло с бабушкой!
— А ты откуда столько знаешь? — спросила Милана, ошалело слушая его кулинарную тираду.
— Ну так… простой сельский парень, — рассмеялся Назар, а потом спешно добавил: — У меня мать только сейчас вся такая хозяйственная, а раньше… дядя Стах обслуги в доме столько не имел, когда они в Кловске жили, мама готовить не любила, моталась по всяким выставкам или в отпуска, и часто спихивала меня к бабке. Ну а мне жрать что-то надо было? Пришел как-то к бабе Мотре и говорю: а давай ты меня научишь, чтобы мама тоже вкусно ела? Потому готовить я умею и даже говорят, что неплохо.
— Ого! А я только макароны умею, и то… so-so, — неожиданно она сунула свой любопытный нос в его тарелку и спросила: —
