Неродственные связи - Лина Манило
– Но… у меня же всё хорошо. Ты же видишь, мама, видишь же?
Маша с надеждой заглядывает мне в глаза, после крепко жмурится, но всё-таки слеза скатывается по щеке. Вытираю её, поправляю лежащие на плечах светлые локоны, пытаюсь хоть так, невербально, вложить в хорошенькую головку правильные мысли.
Мы уже почти неделю боремся за то, чтобы Маша хотя бы подумала над походом к психологу, которого всё-таки нашёл Костик. Но ей не так просто смириться с этой мыслью. Вначале она лишь отмахивалась, смеялась, потом начала злиться, а сейчас… сейчас мне кажется, что почти дожала её. Ещё немного осталось.
Господи, помоги мне. И Маше.
И давить ведь не хочется, но и пускать на самотёк состояние Маши мне не позволяет любовь к ней.
Я не из тех людей, кто считает депрессию – блажью, вовсе нет. Нервная система такая же часть организма, как сердце, лёгкие или опорно-двигательный аппарат. И если что-то сломалось, это нужно срочно лечить.
Ведь если бы Маша повредила ногу или пожаловалась на сильную боль в животе, я срочно отвела её к врачу. Так в чём сейчас отличие?
– Ты считаешь меня сумасшедшей? – всхлипывает, как маленькая, и размазывает слёзы по щекам.
– Нет, не считаю.
Я вкладываю в свои слова всю уверенность, которую могу в себе найти. Чтобы Маша поняла, что хочу для неё добра, и перестала сомневаться. Пусть знает, мы на её стороне: и я, и Костик, и Сергей. Да вообще все! Просто нужно включить голову и послушать, о чём просим уже который день.
Надеюсь, у Маши получится.
– Но уверена, тебе нужно поговорить с кем-то, кто знает, чем помочь, – обнимаю дочь, она кладёт голову мне на плечо. Провожу рукой по шелковистым волосам, целую светлую макушку, и Маша наконец-то перестаёт дрожать. – Ты моё солнце, моя единственная девочка, я очень волнуюсь о тебе. Мышонок, просто сделай это, ты же сильная девочка.
– Может быть, если я сильная, лучше мешок картошки принесу домой, – сдавленно смеётся, шутница, а я крепко-крепко обнимаю её.
Мы сидим так, обнявшись, наверное, дольше часа, пока Маша всё-таки соглашается посетить психолога. Я внутренне ликую этой маленькой, но такой важной победе, и вызываю такси. С утра мне как-то муторно, неспокойно, и кислый комок то и дело подступает к горлу. Это всё последствия Самохинской выходки, которая и меня здорово подкосила. Не могу теперь избавиться от тошноты, которая нет-нет, да и выбьет из меня дух. Потом проходит, словно и не было, и я думаю, что мечты об отпуске должны бы наконец осуществиться, пока я не свалилась от переутомления под каким-нибудь кустом.
– Мам, страшно, – говорит Маша, но такси уже наращивает скорость и из машины не сбежать.
– Не бойся, я буду рядом, – щёлкаю её по носу, снова целую в макушку, и всю дорогу до частной клиники Маша лежит головой на моём плече и тяжело вздыхает.
Иногда я думаю, на кого больше похожа моя дочь. Внешне – бесспорно и безоговорочно Самохин: такая же высокая, стройная и очень красивая блондинка, полная противоположность мне. Будто бы Женя вообще один её сделал, без моего участия. А вот внутренне?
Но сейчас, когда Маша, пусть и протестует, способна расставить приоритеты, понимает, что будет лучше для неё, держится молодцом – это моё. И это вселяет в меня мысль, что она сумеет справиться. Если захочет, у неё обязательно получится.
– С тобой побыть рядом? – спрашиваю, потому что действительно готова хотя бы в первый раз зайти вместе с ней в кабинет, на двери которого золотая табличка с именем специалиста. И просидеть там где-нибудь в уголочке тоже согласна.
Если Маше это необходимо, я готова.
– Наверное, так ведь нельзя? Это же… ну, приватная беседа, да? – Маша косится на дверь, в коридоре, кроме нас, никого, а из кабинета доносятся тихие звуки приятной мелодии.
– Приватная, но если доктор не будет возражать, если тебе трудно пока что одной, я поговорю. Может быть, разрешат? Хотя бы сегодня.
Маша натягивает до самых пальцев рукава свитера – её новая привычка в последние недели, поводит плечами и переминается с ноги на ногу. Думает, а я жду. Каково будет её решение? Мне неведомо, но дочь удивляет меня. И восхищает:
– Нет, мам, я думаю, мне надо одной. Решилась же, – слабая улыбка и глубокий вдох через нос, шумный. – Я пойду, да?
– Иди, – улыбаюсь, обхватываю хрупкую ладошку и кладу на ручку двери. – Вперёд, мой самый смелый и добрый Мышонок.
Маша смеётся, прикрывает почему-то рот ладонью и всё-таки тянет на себя ручку.
– Можно? – её робкое.
– Конечно-конечно. Входите, – приветливый мужской голос в ответ, и Маша следует приглашению.
А я быстро закрываю дверь, будто бы дочь может в любой момент дать дёру, и приваливаюсь спиной к тёплому полированному дереву.
Фух, пока можно выдохнуть. Я прислушиваюсь к звукам, доносящимся из кабинета, жду, что Маша то ли истерику закатит, то ли ещё что-то выкинет, хотя вроде бы и нет для этого причин. Но ничего подобного: проходит десять минут из отведённого часа, но никаких признаков, что дочь выкинет какой-то фокус, нет. И, слава богу.
Значит, можно пойти выпить кофе. Я вспоминаю, где видела аппарат и, мысленно сориентировавшись, направляюсь в нужную сторону. Выпью латте. Или эспрессо? Может, макиато? Нечасто себе позволяю кофеин, но чем ещё заниматься в больничных коридорах, даже если они такие благоустроенные.
Синие бахилы тихо шелестят при каждом шаге, сумка не больно бьёт по боку, но чем ближе я к кофейному аппарату, а аромат обжаренных зёрен становится ярче, тем тяжелее мне его выносить. Кислая слюна собирается во рту, а тошнота клокочет в горле. Ужас какой-то. Останавливаюсь, опираюсь рукой на стену, закрываю глаза, но это не избавляет от чёрных мушек, которые скачут и прыгают, сводят меня с ума.
Да что ж это вообще такое?!
А когда лихорадочно ищу в этом стерильном царстве туалет, один лишь вопрос не даёт покоя.
Вопрос, от которого
