Шерли Грау - Стерегущие дом

Он пошел через двор, у него всегда день начинался с беглого осмотра хлевов и скотины. Но не сделал и двух шагов, как обернулся и сказал:

— Роберт получил магистра и поступил работать.

— Я не знала, — сказала я. — Это замечательно. А где?

— В Сан-Франциско, — сказал он. — Нам нужны инженеры.

— Воображаю, как счастлива Маргарет.

Он посмотрел на меня тем уже знакомым мне взглядом, чужим и чуть удивленным, как будто видел впервые. В самый первый раз.

— Очень уместное и вежливое замечание. И думаю, что так оно и есть.

По пути в спальню — теперь мне нестерпимо захотелось спать — я встретила в холле Маргарет, она вынимала из вазы на столе сухие цветы.

— Я только что узнала про Роберта, — сказала я. — Вот здорово.

— Он славный мальчик, — спокойно сказала она.

— Теперь, верно, скоро женится.

— Да, — сказала она. — Теперь женится.

Я пошла спать и, засыпая, думала о том, как постарела Маргарет. Она всегда была высокая и костистая и сейчас оставалась такой же: только раздалась в бедрах, по гладкой черной коже на щеках пролегли складки, появились морщинки у глаз. Да и в волосах проглядывала седина, это давала себя знать ее белая кровь. Я попыталась подсчитать, сколько ей лет — она была примерно одного возраста с моей матерью, значит, далеко за сорок, около пятидесяти, — и, не додумав до конца, я заснула.

Свадьба, пышная, как все того и ожидали, была в июне. Самая пышная свадьба того года. Для тех, кому не хватило места у нас, дед снял целиком гостиницу «Вашингтон». Но даже этого оказалось мало, и наши родственники, Бэннистеры (Питера Бэннистера к тому времени уже не было в живых), предоставили в распоряжение гостей свой вместительный дом.

Во всем штате, кажется, не осталось уголка, где бы я не побывала, разъезжая по приемам, коктейлям, девичникам, балам. Многодневные, на старинный лад визиты на побережье Мексиканского залива. Охота в лесных угодьях северных округов. Танцы без конца, балы, пикники, маскарады… За две недели до свадьбы я побывала в округе Сомерсет у родителей Джона. Они не устраивали вечеров — здесь из свадьбы не делали события, — здесь жили люди серьезные, богобоязненные. Мы провели у них всего один день. Они были вежливы, были по-своему добры, но я уехала с чувством большого облегчения.

— Видишь, я говорил, — сказал на обратном пути Джон. — Это тебе не округ Уэйд.

Я кивнула.

— Я понравилась твоим родителям?

— Они тебя одобряют. — Он сверкнул сухой и безупречной улыбкой. — По их понятиям, это куда более ценно.

— Что, так-таки ничего не сказали?

— Сказали, что из тебя выйдет хорошая жена.

— А-а. — В моем голосе прозвучало сомнение.

— У них свои привычки, — сказал он. — Не обращай внимания.

Ко дню свадьбы я уже еле держалась на ногах и, спускаясь об руку с дедом по ступеням, споткнулась и чуть не упала. Едва венчание и торжественный прием окончились и мы на новой, подаренной дедом машине отъехали от дома, я моментально уснула и проспала полдороги до Нового Орлеана. Когда я проснулась, было далеко за полночь, машина стояла на берегу Мексиканского залива (видно было, как поблескивает под луной вода), Джон спал, сидя за рулем. Я откинулась на спинку сиденья и не стала его тревожить. Остаток пути до Нового Орлеана мы проехали уже на рассвете.

Спустя две недели мы были дома, спустя два месяца — в университете, и Джон приступил к занятиям на последнем курсе юридического факультета. Я была потрясена тем, как он занимается. Я еще не видела, чтобы кто-нибудь столько работал. Дед, во всяком случае, — никогда. Я не представляла себе, что человек способен с таким неистовым упорством отдаваться работе. Мы поселились в маленькой солнечной квартирке возле самого университетского городка, и весь год, что мы там прожили, я его почти не видала. В полдень мы встречались за завтраком: быстрая пробежка по студенческому кафетерию — и все, до самого вечера, когда закроется библиотека, и он придет домой, и будет целый час стучать на пишущей машинке. Он вел большую переписку, письма составлялись тщательно и продумывались до последнего слова.

— В будущем от них может быть польза, — говорил он, когда я роптала. — Если начинаешь с нуля, приходится все брать в расчет.

Он так мало бывал дома, а мне до такой степени было нечем себя занять, что я стала подозревать его. Кончилось тем, что однажды вечером, после ужина, я решилась его выследить. Он занимался в нижнем зале библиотеки, и со ступенек у входа можно было за ним наблюдать. Час за часом он сидел, сгорбившись над книгой. Ни с кем не разговаривал, словно не замечал, что рядом есть другие люди. Он не оторвался от стола, даже чтобы выкурить сигарету, он почти ни разу не переменил положения на своем неудобном деревянном стуле.

Три часа я просидела на бетонных ступеньках — мне было одиноко и нездоровилось — и перед самым закрытием бегом кинулась домой, чтобы его опередить.

— У тебя холодные руки, — сказал он, ступив за порог.

— Выходила пройтись.

— А это ничего?

— Надо же человеку хоть изредка куда-то выйти. И потом, что могло случиться.

— Если привяжется какой-нибудь хлюст, пеняй на себя.

— Ты что, волнуешься? — сказала я. — Волнуешься, что у меня есть любовник?

Он уже доставал машинку. (Каждый день я ее запирала в футляр, чтобы не видеть.)

— Любовник? Не думаю, — сказал он. — Я тебе доверяю.

И тогда, окончательно убитая, сославшись на головную боль, я легла в постель и заплакала в подушку неслышными, горькими слезами. По-моему, именно в тот вечер я задумала завести ребенка.

Когда сомнений не оставалось, я ему сказала.

— Рановато, — негромко произнес он. — Впрочем, мне тоже не мешало быть поосторожней.

— Хочешь, чтобы я от него избавилась?

— Нет, — твердо сказал он. — Чересчур рискованно. Так и умереть недолго. — Прошла минута, и у него уже все было продумано. — Ничего, — сказал он. — С ребенком тебе будет веселей.

— Я не скучаю, — сказала я.

— Разве? — Он взял вечернюю газету и пробежал ее глазами. — Я полагал, что в этом дело.

Он знал. Вот что всегда меня поражало — как он много знает, как много замечает при этой своей отсутствующей мине занятого человека…

Разумеется, он окончил колледж, и с наивысшими отличиями, но тут возникло нечто непредвиденное — война в Корее. Поскольку он оставался офицером запаса, его немедленно призвали. Он был в отчаянии, бушевал от бессильной ярости. Бледное как мел лицо покрылось красными пятнами, и он вывернул с мясом ручку у мягкого кресла в гостиной. Я только сидела со своим животом и хлопала глазами, глядя, как он разносит в щепки кресло.