Александра Соколова - Просто мы научились жить (2010-2012)
– Да потому что ее появление возвращает тебя настоящую, – мягко парировала Марина, – как ты не понимаешь? Ну сидела ты в своем Таганроге, в болоте по уши. Чего ты добилась? Телевизор купила? На дачу ездить стала? И это – твоя жизнь? Не смеши меня, котенок. Пусть я Леку совсем не знаю, но тебя-то я знаю очень хорошо. Эта домашняя глупая жизнь – не про тебя! Твоя жизнь – это взлеты, это прыжки, это падения, после которых ты поднимаешься, и идешь дальше! Это – ты.
– Есть падения, после которых невозможно подняться.
– Чушь. Невозможно подняться – это про смерть, котенок. От всего остального подняться можно – и это твой выбор, подниматься или нет. Когда умерла Олеся, ты упала очень сильно и очень больно. И почему-то выбрала остаться лежать.
– Я пыталась!
– Значит, плохо пыталась! – Марина не заметила, как тоже начала повышать голос. – Придумала себе, что жизнь на этом кончена, поселилась в каких-то дурацких фантазиях, и жила в них не один год. Может быть, хватит? Может быть, пора наконец повзрослеть?
– Да что ты знаешь о моей жизни? – Женя схватила Марину за плечи и тряхнула. – Что?
– Достаточно! – Теперь они кричали друг другу в лицо. – Ты трус, Женя! Самый настоящий трус! Ни одной минуты в этой жизни ты не боролась за то, что тебе дорого! Шла на поводу у обстоятельств, свешивала лапки и говорила – ну ладно, значит, такая судьба. Но судьба есть только у тех, кто в нее верит! А остальные люди – сами себе судьба, ясно? Ты все эти дни в бреду повторяла ее имя. Все эти дни я слушала, как тебе жаль и как ты ее любишь. Так выпусти это на свободу, твою мать! Позволь себе сделать то, чего ты по-настоящему хочешь! Забудь об ограничениях – нет никаких ограничений, нет никаких обстоятельств, есть только ты и твоя жизнь!
Женя смотрела на Марину и чувствовала, как теряет контроль. Что-то огромное и сильное внутри нее разрослось до такой степени, что грозило вырваться наружу. Все горами сдерживаемое и скрываемое забурлило, закипело, затряслось.
Все несделанное, несказанное, недолюбленное, недопрожитое свелось в единый ком чувств и желаний.
– Да пошла ты знаешь куда! – Заорала Женя, и ком вырвался на свободу.
Она запустила ладонь в Маринины волосы, намотала их на кулак и дернула к себе. Ударилась носом о скулу, издала невообразимый звук, больше похожий на рык, и впилась поцелуем в горячие губы.
Чувства – невообразимое количество чувств – залили ее с головой. Она перестала ощущать собственное тело – все сосредоточилось только на губах и руках.
И в острой, яростной попытке, куда-то деть эти чувства, сделать так, чтобы они перестали, перестали выливаться таким кипящим, бурлящим потоком, она зубами сжала Маринины губы и только почувствовав на языке кровь, пришла в себя.
За волосы она толкнула Марину к кровати. Сунула руку под бретельку сарафана и дернула, оставляя полосы на коже и обнажая грудь. Это тело… Господи, это тело осталось таким же, каким она его помнила. Та же белоснежная нежная кожа, те же ярко-розовые, возбужденные соски, та же впадинка пупка, те же руки, ноги, плечи…
Марина не двигалась. Ее опухшие губы были разомкнуты, и тяжелое дыхание сбивало с ног. И взгляд, взгляд, черт бы побрал все на свете, исподлобья, яростный, страстный, не оставлял времени подумать, остановиться.
– Только посмей, – прохрипела она, каким-то чудом угадывая Женькины мысли, – только посмей, твою мать.
И она не остановилась. Рывком швырнула Марину на кровать, упала сверху, ударяясь коленями, соприкасаясь всем телом, всей кожей, и языком проникла между распахнутых губ.
Они вжимались друг в друга, в одном порыве, в одном безумии. Полетела на пол разорванная Женина майка, а за ней – и белье. И наконец грудь приникла к груди, живот к животу, сердце к сердцу.
Марина кричала, царапая длинными ногтями Женину спину. А Женя не могла, не могла заставить себя остановиться, быть нежнее, спокойнее – все это вдруг потеряло смысл, и руки сами собой стремились туда, где так давно, так бесконечно давно, не были.
Она поднялась на колени, не обращая внимания на болезненный Маринин стон, и рывком перевернула ее на живот. Невозможно, невыносимо было видеть это лицо, эти глаза, эти искаженные от страсти губы.
Ладони прошлись по спине, до синяков сжали ягодицы, отодвинули в сторону кружево трусиков, и коснулись влажной нежности между ног.
– Женькаааа, – Марина изогнулась под ней, выгибая спину, впиваясь ногтями в подушку, – пожалуйста…
Женя опустилась на нее сверху, сосками прошлась по нежной коже спины, коснулась ими ягодиц, и снова поднялась наверх. Марина под ней извивалась и было видно, как кусает она губы в тщетной попытке сдержать стон.
Пальцы Женины гладили, ласкали вокруг центра желания, дразнили, но не проникали внутрь. Она наклонилась еще ниже, языком касаясь Марининого уха, и прошептала:
– Скажи мне.
– Что? – Выдохнула Марина, двигаясь попкой навстречу Жениной руке.
– Скажи, что ты хочешь, чтобы я с тобой сделала.
Возбуждение волнами накрывало ее тела – она уже не понимала, где начинается Марина и где заканчивается она сама. Контроля больше не было. Ничего больше не было.
– Возьми меня, – простонала Марина, и закричала, когда Женин язык прошелся по ее спине вниз – к ягодицам.
– Плохой ответ, – шепот снова обжег ее ухо, и пальцы, едва-едва погрузившись внутрь, вернулись к своим дразнящим ласкам, – подумай лучше.
Стон перешел в рычание, Марина сгибала ноги, пытаясь перевернуться на спину, но вес Жениного тела не дал ей этого сделать.
– Скажи, – велела она снова, – что ты хочешь, чтобы я с тобой сделала?
И она победила. Марина изогнулась еще раз, закинула голову, раскидывая по спине длинные волосы, и закричала, срываясь на хрип:
– Трахни меня. Пожалуйста, трахни меня!
И не успели звуки ее голоса застыть у потолка, как единым порывом Женя вошла в нее сразу тремя пальцами, одновременно прикусывая зубами мочку уха, и лаская ее языком.
– Так? Так, ангел мой?
– Да!!!
Марина окончательно обезумела – вытянула руки назад, обхватила Женины бедра, и задвигалась ей навстречу. Все, что было до этого, показалось детской игрой – настолько сексуальным и настолько яростным было их слияние, их движения.
– Плохая девочка, – шептала Женя, снова и снова проникая в пальцами между Марининых ног, – сучка. Настоящая сучка.
И это слово сделало, казалось бы, невозможное – в вопле Марины слились и стон, и хрип, и крик блаженства.
– Женькааа!!!!
Она задвигала бедрами сильнее и сильнее, насаживаясь на Женины пальцы, заставляя их проникать глубже и глубже.
– Нравится, девочка моя? Нравится, когда я трахаю тебя вот так – как маленькую похотливую сучку?
