Ольга Дрёмова - Столичная штучка
— Юлечка, детка, здравствуй, — в голосе Евы Юрьевны зазвучали теплые нотки, а от улыбки старческие морщины вокруг рта, сжавшись, сложились частым неровным веером. Светло-голубые, прозрачные, словно речная вода, глаза засияли теплым внутренним светом, и от этой теплоты стало казаться, что с самого дна этого чистого ручейка, от гладких темных камушков зрачков, по радужке побежали озорные солнечные зайчики. — Не узнал?
— Как вы могли обо мне такое подумать, чтобы я вас не узнал!
Голос в трубке был тягучим, густым, слегка грассирующим, с влажными бархатистыми интонациями и переливами. Вслушиваясь в его обволакивающие, мягкие, словно кошачьи лапки, слова, можно было подумать, что обладателю дивного тембра никак не больше тридцати — тридцати пяти, но, к сожалению, это было далеко не так.
Юлию Моисеевичу Шацу было слегка за пятьдесят. Маленькие маслянистые глазки, почти пропадавшие в упитанных булочках лоснящихся щек, напоминали два остреньких уголька, окантованных морем огромных пушистых ресниц. Видимо, прилично поистратившись на ресницах, природа опомнилась и решила сэкономить, почти начисто лишив Юлия растительности на голове. Пытаясь прикрыть загорелую лоснящуюся лысину, Шац начинал зачесывать волосы на лоб почти от самого затылка, старательно укрепляя образовавшуюся челку всевозможными гелями и муссами.
Небольшого росточка, с кругленьким упругим животиком и короткими перетяжками на пальцах рук, он выглядел смешным и немного простоватым. Мелкие семенящие шажки Юлия Моисеевича складывались, будто стежки иголки, в ровную частую строчку, и, глядя на него, казалось, что он плывет по воздуху, боясь себя расплескать и перенося свое тучное подрагивающее тело, словно великую мировую ценность.
С Евой Юрьевной Шац был знаком неприлично долго, а именно всю свою сознательную жизнь. Разница в возрасте между Анатолием и Юлием была не такой уж и большой, всего три года, но, несмотря на желание обеих семей видеть своих единственных сыновей лучшими друзьями, дружбы между ними не сложилось. При кажущихся простоте и мягкости Шац был отменным дельцом и, откровенно говоря, приличным пройдохой, способным переступить через ближнего не охнув. Зная железный характер старой леди, Шац всегда поражался недогляду природы, подарившей Еве Юрьевне такого мягкотелого и беспринципного отпрыска. Удивляясь слабохарактерности сына, Шац склонял голову перед твердыней матери, не стыдясь учиться у нее не только выдержке и самоуважению, но и житейской мудрости.
— Тетя Ева, я рад возможности засвидетельствовать вам свое почтение, — тепло сказал он.
— Юлечка, ты, как всегда, неотразим, — проговорила Ева Юрьевна, и, хотя Юлий Моисеевич, находящийся на другом конце провода, не мог видеть ее лица, улыбнулась.
— Тетя Ева, зная ваше ко мне предвзятое отношение, конечно же, в хорошем смысле этого слова, я не могу полностью принять на веру вашу необъективную оценку моих скромных качеств, — витиевато закрученная фраза не была из ряда вон выходящим парадным перлом Юлия Моисеевича, просто манера выражаться изысканно и немного высокопарно передалась ему от родителей, людей интеллигентных и, несомненно, благовоспитанных. — Скажите, какому стечению обстоятельств я обязан счастьем слышать ваш голос?
— Юлечка, у меня проблема, — честно призналась Ева Юрьевна.
— Тетя Ева, — произнося имя Нестеровой немного нарастяг, бархатисто пропел Шац, — если в этом грешном мире я смогу быть вам хоть чем-то полезным и от моих скромных усилий будет зависеть разрешение тяготящего вас вопроса, то можете считать, что проблемы уже не существует.
— Юлик, я никогда не обращалась к тебе с просьбой подобного характера, — в раздумье произнесла старая леди. — Просить в долг, даже на пару дней, не в моих правилах, и тебе это прекрасно известно. Если бы речь шла обо мне, я никогда не решилась бы обеспокоить тебя, но речь идет о глубоко близком и родном для меня человеке, моем внуке. Обстоятельства складываются так, что мне потребуется достаточно серьезная сумма денег.
— Могу ли я предложить привезти ее вам сегодня же? — не раздумывая ни секунды, предложил Юлий.
— Я знала, Юлечка, что у тебя добрая душа, — искренне поблагодарила Нестерова, — но, несмотря на твою состоятельность, в твоем доме вряд ли может находиться требуемая сумма полностью.
— Могу ли я поинтересоваться, о какой сумме идет речь? — слегка удивленно промолвил Шац. Считая себя человеком весьма состоятельным, он не мог предположить, что имеющейся в доме наличности окажется недостаточно для чего-либо, и, откровенно говоря, был не то чтобы задет словами Нестеровой-старшей, просто соизмеряя свои возможности с уровнем потребностей старого человека, Юлий никак не мог взять в толк причины отказа от его незамедлительного визита.
— То, что я сейчас скажу, должно показаться тебе, как минимум, странным, — собираясь с силами, произнесла Ева Юрьевна, — сумма, о которой идет речь, обычно не только не дается в долг, но и не просится, и, если бы ты не знал меня половину века, тебе бы пришло в голову, что я сошла с ума. Не позднее, чем к завтрашнему полудню, мне нужно семьдесят тысяч долларов.
Проговорив, старая леди замолчала, ожидая ответа Юлия. Он был единственным, кто смог бы ей помочь, больше идти было некуда.
Поход в ломбард был отметен на семейном совете практически сразу же и вовсе не потому, что закладывать было нечего. В распоряжении Нестеровой могли найтись такие раритеты, которые перекрывали требуемую сумму почти вдвое. Чего только стоили картины, висевшие на стене над диваном! Часть из них, несомненно, были копиями известных работ, но часть, являющиеся оригиналами, представляли не только материальную ценность. Одна из них принадлежала к середине восемнадцатого века, и в Третьяковке, известной на весь мир, хранилась только ее копия.
Утерянный оригинал был даже не раритетом, он был реликвией, но, исключая аспект духовности, в материальном плане был так же бесполезен, как сияющая в небе луна. Шанс дойти до ломбарда с картиной под мышкой еще мог быть рассмотрен как шаг вполне реальный, но вот за обратную дорогу не смог бы поручиться никто. Наименьшей бедой во всей этой затее была бы потеря денег или непосредственно самой картины, что же касается максимального уровня неприятностей, то о нем лучше было не думать совсем. За пару саксонских собачек такие неприятности не грозили, но прибыль от их заклада могла быть использована лишь для покупки носовых платков на китайском рынке.
Произнеся последние слова, Ева Юрьевна услышала, как на обратном конце трубки повисла гробовая тишина. Что и говорить, два миллиона с хвостиком хранятся не в каждом доме, и даже там, где они хранятся, ими поделится не каждый. Представив, как длинные ресницы Юлика беспомощно хлопнули, лицо старой леди невольно дрогнуло, и узкие полоски стрельчатых бровей почти сошлись между собой. Закрыв глаза, одной рукой она придерживала около уха телефонную трубку, а кончиками пальцев другой рассеянно проводила по лбу, от носа к волосам.
