Отблеск миражей в твоих глазах - De Ojos Verdes
И меня выпнут, как то самое слабое звено, потому что в этой цепочке выживают нашпигованные связями и баблом элементы…
Смену дорабатываю на внутренней саморегуляции, система функционирует исправно много лет: никто не должен знать, что творится у тебя за ребрами.
Дисциплинированно заполняю записи, сверяю график. Не колышет угроза Тарона, меня не клинит на мысли, что уже завтра мое место может стать вакантным.
А по дороге домой, концентрируясь на загруженном движении, я до ощутимой боли в пальцах сжимаю поскрипывающий от потуг кожаный руль и, сука, не могу не думать о том, что из-за закидонов собственного деда всю жизнь — всю жизнь, блядь, — я продираюсь к целям по самым беспросветным терниям.
В голове пульсирует и ломится через черепную коробку до тошноты коварная, но и до остроты сладко-заманчивая мысль: я ведь мог бы, как и все выежистые пижоны, решить свои вопросы, пустив в ход семейные возможности — мой дед далеко не бедный человек. Если бы имел к ним, семейным возможностям, доступ.
Отгоняю ее.
Сжигают гипотетические расклады. Из области фантастики. Легко и просто — у меня не бывает. Это для детей с адекватными родителями и родственниками.
Сегодня я возвращаюсь немного раньше обычного, всего девять вечера. В квартире тихо, свет горит в кухне. Захожу и киваю Лус, которая привычно занимается за ноутом. На столе по бумажкам и канцелярии бестолково перебирает карликовыми лапками декоративный кролик. Крошечный черный комок хаотичной энергии. Девчонка привезла его с собой в этот последний приезд, я помню, что у них на заднем дворе целая кроличья ферма. Маячащая поблизости животинка ей в радость, судя по всему.
Уже неделю контактируем с чеканутой на уровне приветствий, после отъезда бабушки нужда в тесном общении отпала. Но меня не покидает ощущение, что Лус исподтишка смотрит как-то испытующе. Не знаю, словно затевает что-то, всё порывается заговорить и блокирует саму себя.
Вот и сейчас та же дичь. Чувствую ее взгляд, пока перемещаю алкоголь из бумажного пакета в холодильник.
— Ого… — комментирует, когда закрываю дверцу.
Еще бы. Пять бутылок вина.
— Сложный пациент, в другой стоматологии импланты дважды отторгались, а у нас всё прижилось. Полгода назад обещал презент в случае положительного исхода. Не обманул. Притащил ящик отменного португальского лечащей его команде, — выдаю сухо и резко, будто автоматной очередью.
— Ясно, — тихо и кротко.
Удивилась моему агрессивному тону. Но глаза не отводит. И снова в глубине — какая-то нерешительность и зыбкость.
И только я делаю шаг к выходу, она останавливает меня:
— Барс, слушай…
Чуйка сигнал подает — сейчас отчебучит. Как пить дать — отчебучит.
Лус встает из-за стола, обходит его и становится напротив. Серьезная, брови хмурит, губы слегка поджимает. Общий сбор выдающих волнение телодвижений.
Напрягаюсь до каменных мышц.
— Барс, по поводу твоего дедушки…
Свистом воздух вылетает через сжатые зубы. Я предупреждающе суживаю глаза.
И её это не стопорит:
— …я понимаю, что ты задет, но два года — большой срок. Может, стóит позвонить ему? Он ведь даже повод тебе тогда дал…
Тру лицо ладонями, силясь не заржать в голос. Это, блядь, что за день крутых «доброжелателей»?..
— Барс, он же твоя семья, самый близкий человек… Помирись с ним. Никому от ссоры лучше не стало и не станет…
— Какая наблюдательность…
— Ты теряешь время! — орет вдруг, и я взвинченно реагирую, убирая руки от лица и вскидывая на неё ошалелый взгляд. — Допустим, ты успешно применяешь копинг-механизмы, подавляя стрессовые паттерны. Отказываешься идти на диалог, глухо закрываешься от всех. А что потом?.. Барс, тебе же самому это принесет облегчение…
Нихуя себе отповедь.
— Уже на первом курсе ведешь частную практику? — обрубаю, обдавая желчным хмыканьем. — Хвалю. Подгоню тебе парочку экземпляров. Их чердаки — твой уровень, хайпанешь гарантированно.
— А твой чердак — чей уровень?..
Смотрю на провокационно вздернутый подбородок, загоревшиеся бешеным огнем глазища и понимаю, что меня ведет цепной реакцией. Я пиздец как хочу наорать на неё в ответ. Вайб прошлых стычек — не уступать и биться насмерть, выгрызая друг другу психику. Казалось, мы к этому никогда не вернемся, делить нам больше нечего…
Огибаю чеканутую, держась на волоске от минного разноса.
Захожу к себе, включаю свет. А она — следом. Нахрапом диким:
— Да что ты за сволочь такая, Господи?! У тебя же кроме них никого нет! Ну включи ты свой мозг, убавь гонор! Подави гордыню!
Аварийные фразы запускают необратимый процесс.
Крышка внутреннего саркофага с грохотом отлетает, выпуская давно бьющуюся в нетерпении неразбавленную злость. Усталость, заебанность, ненависть. Конвейером эти черные эмоции.
Ширюсь в своей ярости до катастрофических масштабов.
Очень медленно оборачиваюсь, будто разлить боюсь даже каплю ядовитого состава.
Примагничиваемся наэлектризованным зрительным контактом.
Жесткие искры фонтаном.
— Ты когда свои советы советуешь, у тебя там серое вещество в резервуарах не меняет курс, пребывая в ахуе? Напомни-ка, кто тут опрокидывал доверие семьи, ночами поскакивая по городским барам, чтобы потом свалить в закат втихую? Ты, блядь, как вообще умудряешься стоять и втирать мне на полном серьезе какие-то ценности?
— Вот и будь умнее меня! — разводит руки в стороны, дескать, капитулирую. А у самой аж крылья носа раздуваются свирепо. — Ой, прости, ты же и так самый умный!..
Воздух между нами вспыхивает адскими разрядами.
Мы взяли слишком стремительный разгон от мирного сосуществования до армагеддоновской сечи. Внешние системы не тянут киловатты выдаваемой мощности. Трещим в порожденном электрическом поле, напитываясь обоюдной агрессией.
Бахнет. Сегодня. Сейчас.
— Был бы самый умный, разве с тобой связался бы? — дроблю с оскалом.
— А вот это очень занимательно! Давай, блин, просвети меня наконец — зачем ты со мной всё же связался?! Вычеркнем идиотскую схему с жилплощадью…
Кровавый замес за грудиной закручивается по новой. В лицо её вглядываюсь — и снова вижу проклятую картину двухгодичной давности.
Запах блевотины. Мрак кабинки. Серая кожа.
Сожаление. Ужас. Вина. Боль утраты — авансом.
Почему?! Почему — я? Почему — она?
И извергаю, выжигая губы словами-углями, что до сих пор горят жутко:
— А как с тобой не связаться?! Как пройти мимо, если ты в руки мне падаешь на каждом углу, дрожа от страха? Я, сука, понять не могу, твой дед из ума выжил, отпуская сюда одну без присмотра? Ты же… ты пиздец какая бедовая. Безнадежно! Крипово! Бедовая! — надвигаюсь на неё рваными шагами, кулаки сжимая. — Я в душе не ебу, нахуй мне с тобой возиться! С какого хера я каждый час отслеживаю твое местоположение, как задрот последний сотню раз тапая по
