Далёкая песня дождя - Вячеслав Евгеньевич Ременчик
Там, над самой моей головой, словно лаская широкими крыльями белые невесомые облака, в прозрачной лазурной вышине гордо парила большая вольнокрылая птица.
Минск, Бобруйск, Самара, 2023 г.
Утренний гость
Рассказ
Памяти Володи Черепнина
Но на небо отсюда восходят угрюмые боги,
По-сыновьи даря в благодарность извечную тьму.
Анатолий Аврутин
Иваныча судили товарищеским судом. Конечно, это не был общеизвестный суд с судьей, заседателями и присяжными. Просто сегодня утром, когда он в очередной раз вернулся с позиции без долгожданного для всех результата, командир взвода Алексей Ильич Чесноков, коренастый бритоголовый мужик, в сердцах крикнул:
— Будем судить тебя, Черепанов! — и после паузы добавил: — Товарищеским судом!
Пятидесятилетнего, седого, как лунь, снайпера Черепанова судили его боевые товарищи, как могли и как умели, судили сурово, по всей строгости, отбросив в сторону теплые дружеские чувства, которые каждый в этом изрядно потрепанном в непрерывных боях взводе питал к заслуженному ветерану.
— Ты же понимаешь, Иваныч, что за невыполнение боевого приказа тебе светит судилище, покруче нашей дружеской посиделки, и твои несметные заслуги здесь не помогут.
Комвзвода произносил эти трудные для него слова, как будто извиняясь. Он не смотрел в глаза знаменитому на весь батальон снайперу и дрожащими от волнения руками прикуривал вторую подряд сигарету. Они были знакомы очень давно по совместной работе в шахте, в одной бригаде в течение двадцати лет изо дня в день Иваныч с другом, тогда еще просто бригадиром Лехой Чесноковым, спускались в забой глубоко под землю. Это Чесноков позвал Иваныча как старого охотника в народную милицию и определил снайпером в свой взвод.
Черепанов понуро стоял, прислонившись худой костлявой спиной к стволу корявой, нелепо растопыренной березы, и в задумчивости глядел куда-то вдаль — спокойно и невозмутимо, будто и нет над ним этого позорного суда.
— Ну что же ты молчишь, Володя? — продолжал нервничать Чесноков.
— А что говорить? — Иваныч опустил глаза и скользнул теплым взглядом по лежащей у его ног снайперской винтовке в брезентовом, вылинявшем от времени, дождя и солнца, чехле, — не получается у меня никак, не выходит.
В его голосе не чувствовалось какого-либо раскаяния, и это еще больше раззадоривало «суд».
— Как это «не выходит»?! — поддержал взводного Мишка Курилов — механик-водитель БМП. Еще недавно этот щербатый, вечно чумазый мужичок водил трактор на собственной ферме, а сейчас укрывался от жарких солнечных лучей в тени родной с залатанным бортом боевой машины. — Ты же профи, Иваныч, а этот утренний гость — стопроцентный молокосос, бликует, гаденыш, аж глаза слепит! Позицию не меняет, уходит лишь когда разведка к нему прется иль изо всех стволов по нему пуляем.
Мишка зло пнул пыльным носком сапога в облепленный рыжей грязью опорный каток.
— Неужели ты ослеп, Иваныч?
Он смачно плюнул в сторону и отвернулся носом к машине.
Иваныч молчал. Он продолжал «гулять» зорким охотничьим взглядом за широким пшеничным, выжженным под корень, полем, там, где на серой земле, густо посыпанной пеплом, с редкими островками травы и желтых одуванчиков светлым пятном выделялся большой с рваными краями овраг, а за ним — обугленный пригорок с черным безжизненным остовом военного грузовика. Дальше взгляд уходил в небольшой, но непролазно дремучий пролесок, почти нетронутый огнем ежедневных боев. Там он каждый день с рассветом хоронится на оборудованной позиции и наблюдает сквозь сетку оптического прицела за синей еловой рощей, что упирается своими верхушками в облака, а корнями цепляется за выпуклый как линза пригорок через большую просторную поляну. Из этих мрачных зарослей то и дело бликует прицелом его оппонент, прозванный с чьей-то легкой руки во взводе утренним гостем. И эти яркие солнечные вспышки заставляют его волноваться и отдаются тупой тягучей болью под сердцем. Вот и сейчас он терпел эту щемящую боль, представляя это безумное бликование лучшей в мире снайперской оптики в руках явного дилетанта.
«Молокосос», — в который раз подумал Иваныч, в этом он был солидарен с товарищами.
Самый молодой боец во взводе, бывший студент Донецкого универа Эдик Буянов с позывным «Буян», интеллигентный, всегда тактичный парень из семьи врачей, поправил очки на маленьком веснушчатом носу и, проследив за взглядом Черепанова, как всегда, заикаясь, промямлил:
— В-вы, В-владимир Ив-ванович н-не об-бижайтесь. П-пять ч-человек з-за н-неделю. Р-ребят п-погибших ж-жалко, д-да и с-самому ж-жить ох-хота…
Эдик снова коснулся дужки очков, он всегда так делал, когда волновался, и перед боем, чтобы избежать ненужных движений, попросту прятал очки в чехол. «Г-гранат-таметчику и т-так с-сойдет», — всегда успокаивал он себя, близоруко оценивая ближайший сектор обстрела.
«Иваныч» — это был позывной взводного снайпера. Он сам его придумал, да тут и придумывать было нечего — по отцу он и был Ивановичем. Черепанов Владимир Иванович, урожденный курянин, покинувший еще в девяностых родной Курск вслед за красавицей женой. Чернобровая кареглазая львовянка Татьяна, окончившая Курский мединститут, получила распределение в Донецк, и Володя, только сменивший солдатские кирзачи на гражданскую обувку, не задумываясь, поехал с ней устраивать счастливую семейную жизнь.
Таня погибла два года назад. Ракета с той стороны угодила в поликлинику, когда ее заведующая «на минутку» забежала в свой светлый крохотный кабинет за забытым шарфиком. Небольшое двухэтажное здание осыпалось на его глазах, и волосы в один миг стали пепельно-белыми.
Сын Колька работал в Киеве «на хорошей должности» в крупной IT-компании. На похороны он не приехал. Только позвонил в тот день поздно вечером:
— Держись, батя. Считай, что я рядом.
Он не успел ответить, потом много раз набирал Колькин номер, но тот упорно не отвечал. Иваныч хорошо понимал это молчание, потому и не осуждал сына.
А через месяц закрылась его родная шахта, где Владимир Черепанов проработал проходчиком более четверти века. И вот он здесь — в третьем взводе четвертой роты первого мотострелкового батальона «Викинг», отличный снайпер с позывным «Иваныч».
От воспоминаний к суровой действительности его вернул прокуренный басок взводного, после выступлений бойцов тот снова взял инициативу в свои руки (что значит бригадир с опытом):
— Значит так, в этом деле ясно одно: снайпер с той стороны хоть и молокосос, но жизнь нам осложняет изрядно, — он глубоко с хрипом затянулся сыроватым табаком, не вынимая сигарету из тонких обветренных губ, — работает он по нам, как по будильнику, — каждый божий день на рассвете, пока мы еще тепленькие после сна глаза продираем. Бьет этот утренний гость метко, но маскируется плохо,
