Ирина Лобановская - Медовый месяц
Но Надя протягивала к матери руки… Удивительно похожая на своего отца. Те же волосы, те же глаза, та же улыбка…
Нет ничего лучше повторений. Алекс особенно любил их…
Как бы ему сообщить о дочке?.. Но писем не было…
И Варя стала всерьез думать о несбыточном — самой поехать в Швецию и найти любимого. Хотя почему она уверена, что Алекс именно там?.. Ну, если не он, то его родители, богатые и наверняка известные в Стокгольме. Да и вообще Швеция — небольшая страна. Поехать… Взять с собой Надю… Но как это сделать?
До смерти второго Ильича оставалось еще немало лет. До правления вольнолюбивого Михаила Сергеевича, изящным широким царственным жестом демократа разрешившего свободный выезд за рубеж, — намного больше десятилетия. В то время приходилось рассчитывать лишь на удачу в виде туристической поездки с какой-нибудь привилегированной группой.
Где взять такую группу?.. Как туда пристроиться?.. Как оторваться от нее в Стокгольме?.. И что делать с Надей?..
Почему-то Варя рвалась не просто поехать, но вместе с дочкой. Забывая, какие подозрения это вызовет не только у посторонних — да и в какую группу включат с малым ребенком? — но главное, у Гребениченко. Сашу не берет, а ведь он постарше, а Надю за собой тащит… Ой, неспроста…
Володя стал снова украдкой поглядывать на замкнувшуюся, похудевшую, подурневшую жену. Раздумывал. Считал, что это после беременности и родов. Она еще не до конца оправилась. Пройдет… Не все сразу… Вот поедут на дачу… Там надо постараться пробыть как можно дольше.
Он вложил немало сил и средств в небольшой домик, постепенно ставший милым, теплым и удобным даже для зимовки.
Гребениченко вернулись в Москву в самом конце ноября. Надя уже пробовала переступать по полу. Варя очень похудела, осунулась. Юбка на ней крутилась, как знаменитый и популярный в те годы хула-хуп. Муж иногда поглядывал на нее с жалостью и приставал с вопросами о самочувствии. Не надо ли снова сделать снимок?..
В Москве Варя сразу поспешила на почтамт. Хотя давно не верила, что ее может там что-то ждать.
— Давненько не заходила, — сухо заметила Зина. — Уезжала, поди?.. Вон, который месяц тебя дожидается… Расписался друг твой ситный Викентий… Думала, не придешь больше… — И она небрежно швырнула мятый конверт.
Варя взяла его осторожно, словно нечто опасное, бросила в сумку и торопливо отправилась все на тот же бульвар, вновь слегка забеленный первым снегом.
Зина недобро смотрела ей вслед. Ей и не нравилась, и чем-то привлекала эта странная замкнутая женщина, словно клейменная тайной. И тайной нехорошей. За версту видно…
Варя привычно устроилась на той же скамейке, повторяясь, по излюбленному жизненному принципу Алекса, и разорвала конверт. Строчки были спокойные, ровные… Знакомые мелкие буквы неразборчивого, но все равно красивого, изящного почерка… И та же самая бумага с размытым, неясным водяным знаком в левом верхнему углу…
«Варьюша, почему-то мне все время кажется, что с тобой случилось неожиданное… Не могу ничего объяснить, как ни пытаюсь. Я не сумею приехать в Москву в ближайшие несколько месяцев. И снова не знаю, когда вырвусь. Ты давно уже устала читать эти однообразные оправдания и неопределенные обещания. Тебе все это надоело, опротивело… Я понимаю тебя. Я сам запутался.
Недавно виделся с отцом. В последнее время я вижу его все реже и реже… И он сказал мне, он мудрый старикан, Варьюша, что оглядываться и упорно терзаться думами и раскаяниями о прошлом нельзя — опасно. Хотя разве я не знал этого сам? И разве этого не понимают большинство умных и опытных людей, проживших на земле не один десяток лет? Понимают… И преотлично… И упрямо, маниакально продолжают страдать и мучиться… Загонять себя в камеру прошлого, решетки которого никогда не открываются наружу… Варьюша, похоже, я устал. Впервые в жизни ощутил это и впервые в жизни говорю, точнее, пишу тебе, своей любимой… Хотя даже сломанные часы дважды в сутки показывают точное время… Но повторяю — пока ты меня ждешь, будешь ждать и верить в мое появление — я буду жить! Не знаю, откуда у меня взялась такая странная уверенность. Но взялась — и все… Люблю тебя. Люблю твои тихие шаги. Люблю твою неуверенную улыбку. Она словно сначала долго думает, стоит ли ей показаться, а уже потом возникает… Люблю твой голос. Варьюша, мне очень плохо без тебя. И если ты когда-нибудь меня разлюбишь, — но ведь это вполне может произойти, почему бы нет? — я исчезну.
Нет, не бойся, я не покончу с собой, не брошусь в лестничный пролет, не куплю себе тонну снотворного и не пущу пулю в висок… Это все ерунда, выходы для внезапно ослепших. Я очень хорошо вижу. И буду хорошо видеть всегда. И потому думаю, что твой уход вполне реален и закономерен.
Что это сегодня со мной? Какое необычное, не похожее на меня письмо… Будто его написал не я, а кто-то другой… Кто-то водил моей рукой и моей ручкой… Варьюша, мы обязательно увидимся. А у меня ведь нет твоей фотографии. И мне не останется даже такой малости… Мне не положено и не стоит хранить твое фото у себя. Как тебе — мое. Нам с тобой многого не положено. Но выпало любить… А это очень много. Это самое главное и больше всего на свете. Твой прохиндей, наверное, уже совсем большой. Я тоже часто вспоминаю его… Он похож на тебя. А ты не похожа ни на кого. Я имею полное право утверждать это. Мне есть с кем тебя сравнивать, а мир велик… Он слишком велик для нас с тобой, Варьюша… Мне хотелось бы жить с тобой в крошечной тихой стране, в Швейцарии, например, или на Мальте… Можно было бы захватить с собой твоего прохиндея, моего тезку… Вот теперь я уже начинаю мечтать… А это и вовсе на меня не похоже… Так что считай, что ты получила очередную весточку от нового, совсем другого Алекса».
Пока она читала письмо, пошел снег. Сухой, жесткий, колючий… Бил в лицо больно и раздраженно, словно его заставили идти против воли. А он вовсе не собирался и предпочитал до поры до времени прятаться в черных тучах, неожиданно просыпавшихся острыми белыми иголками.
Остановленный на века Грибоедов наблюдал за Варей со своего постамента. Сюда Сашка, кажется, еще не залезал…
«Почему мы с ним здесь никогда не гуляли? — невпопад подумала Варя. — И почему из черных туч всегда идет белый снег? А куда мне теперь ехать с Надей?.. И как сообщить Алексу о ее появлении на свет?..»
Потом она вдруг вспомнила один из недавних вопросов не по летам начитанного сына. Впрочем, вполне вероятно, что содержание книги ему просто пересказал дед.
— А почему Остап Бендер никогда не ходил в лес?
И ответ Володи:
— А в лесу кого обманывать?
