Спорим, тебе понравится? - Даша Коэн
— Что это за место? — охнула я, вглядываясь в бесконечность водной глади, над которой парили крикливые чайки.
— Это — моё убежище. Место, где я могу укрыться от всего мира. Мой отец выкупил этот клочок земли ещё при жизни. Хотел построить здесь крутой отель и всё такое, но… увы. Его запала хватило только отремонтировать маяк, да и то не до конца, как видишь. До ума доводил тут всё уже я.
— Мне очень жаль, — сначала дотронулась я до его щеки, а потом крепко обняла парня, пытаясь хоть как-то утешить его боль. Но напрасно.
— Не надо, Истома. Мой отец был не самым хорошим персонажем, знаешь ли.
— Но и не хуже моего, — прошептала я, словив слишком болезненную вспышку за рёбрами, которая означала лишь одно — я всегда была мимо кассы.
— Он тоже умер?
— Для меня да.
— Гнида, — поджал губы Басов, а затем также, как и я, крепко обвил руками моё тело.
Так мы и простояли какое-то время, а потом улеглись на мягкий топчан, завернувшись в плед и в друг друга, уплетая изумительно вкусные суши и бесконечно долго болтая обо всём на свете. Обнимались. Целовались. И почти переступили черту.
— Почему нет, Истома? — шептал мне Ярослав на ухо, пока его руки блуждали на моих бёдрах, поджигая во мне звонкие петарды.
— Пожалуйста, — молила его, ибо понимала — я бессильна перед этим парнем и давно уже капитулировала.
Растеклась перед ним бесформенной прибалдевшей лужицей сладкого сиропа.
Влюбилась…
— Скажи мне «да», — упрямо расстёгивает на моей груди крючки бюстгальтера Басов, — обещаю, больно не будет…
Дышу часто. Зажмуриваюсь. Чувствую, как подушечки его пальцев обжигают кожу рядом с кромкой моих трусиков, чуть тянут ткань вниз, и я отчётливо осознаю, что мы на полной скорости несёмся за черту благоразумия и трезвости ума.
— Тебе понравится, Истома… верь мне. Только мне одному…
Укус в шею. Ниже. Чувствую его настойчивые губы и горячий язык у себя на груди. Почти схожу с ума от зашкаливающих ощущений. Ох, мне так сладко, так пылко, так бесконечно прекрасно. Я буквально замираю на острие ножа, в шаге от пропасти, в которую одновременно боюсь упасть, но в то же время желаю сброситься сломя голову.
Быстрее!
— Ты со мной? — до лёгкой боли сжимает мою ягодицу Басов и чуть подкидывает на себя, стыкуя нас в самых неприличных местах и высекая из моих глаз искры, а изо рта протяжный, глухой стон.
— С тобой…, — мало соображая от страха и эмоционального опьянения, бормочу я. И критически не осознаю, как именно трактует мои слова парень, фактически принимая мою капитуляцию.
И где-то здесь, когда до нашего падения в пьянящие и пенящиеся волны страсти остаётся всего лишь последний шаг, телефон Ярослава вдруг издаёт громкую, почти истошную трель.
Ох!
Он пытается её игнорировать и продолжить то, что мы не закончили. А я? А я будто бы пощёчину словила. Звонкую. Хлёсткую. Отрезвляющую! Отталкиваю парня от себя и упорно принимаюсь приводить свой внешний вид в порядок, несвоевременно стесняясь излишне высоконравственного нижнего белья и того, что почти позволила соблазнить себя на фактически первом свидании.
Ужас!
— Истома? — рычит Басов. — Осади!
— Ответь, — киваю я на его куртку, в которой продолжает громыхать гаджет, — ну! Давай же!
Глаза в глаза и что-то между нами рвётся. С треском!
Чертыхается, но отвечает. А всего через пару мгновений начинает ругаться как сапожник и поспешно натягивать на себя рубашку, брюки, застёгивать ширинку и ремень.
— Что случилось? — свела я полы своей блузки, осознав, что не могу совладать трясущимися пальцами с мелкими и скользкими пуговицами.
— Это Молекула, — буквально прорычал Басов, — она говорит, что твоя бабка прямо сейчас околачивается в фойе гимназии и просит, чтобы тебя немедленно отпустили домой.
— Что?! — отказываюсь понимать я смысл его слов. — Да это же…, — и я окончательно теряю голос от страха.
— Катастрофа, знаю. Но химичка навалила ей, что ты уже ушла домой, так что, собираемся в темпе вальса, Истома. Или…
— Или?
— Или ты говоришь, что влюблена в меня до усрачки, и планируешь убежать со мной в закат. Твой выбор? — шоколад его глаз впивается в меня в ожидании моего ответа.
— Первый! — пищу я сбито.
— Почему-то я так и думал, — нервно и недовольно усмехается парень, но всё-таки помогает мне одеться и пулей мчится в сторону своего автомобиля.
А там уж всего двадцать минут и я почти у своей многоэтажки. Скоро целую его в щеку и бегу домой, где и получаю очередное пропесочивание от матери и от бабули. Что-то мямлю в своё оправдание, но вижу, что они ни единому слову мне не верят.
Категорическим образом!
Перехожу к последнему весомому аргументу — пускаю слезу, но только выхватываю от родительницы очередную оплеуху и приказ идти в свою комнату, а там уж молиться Господу нашему, пока тот не отпустит мне все мои «смертельные» грехи.
В этот вечер я даже не рискую достать свой новый телефон.
Мать и бабка постоянно курсируют мимо моей комнаты. Заглядывают. Даже в душевую, когда я уже чищу зубы и пристально сканируют меня с головы до ног. Слава Богу, у меня пижама максимально закрытая, иначе бы я огреблась на полную мощность за те засосы, которые мне понаставил Басов.
Но пронесло!
Вот только это я так думала, а мои «милые» родственнички, очевидно, вознамерились перестраховаться и уже на следующее утро в школу меня форменно, как первоклашку, повела бабуля. За ручку!
А после занятий она же и встретила, чем повергла меня и моего парня в полный и безоговорочный ступор.
Но и это было не всё.
Уже по приходу домой меня ждал во-о-о-от такой сюрприз!
На кухне накрыт стол, испечён блинный торт и профитроли с заварным кремом. А за ним сидят не только моя дражайшая маменька, но ещё и староста нашего прихода — Любовь Ильинична со своим сыном Семёном, который смотрел на меня так, что хотелось застрелиться.
И да, он был в точности таким, каким его описал Басов — в растянутой, мешковатой кофте с засаленными манжетами, штанах с подтяжками и с редкой, отвратительной растительностью на подбородке и над верхней губой. А ещё от его тела, и, в частности, ног невыносимо несло потом, но все делали вид, что
