Когда развеются миражи - Оксана Хващевская
— Чудесный вечер, не правда ли, дорогая? — низко, хрипловато и негромко спустя несколько минут произнес он. — Чудесный романтический вечер. И мы наедине! Есть за что выпить, ты не находишь? Правда, с собой у меня только ром, ерундовый, скажу я тебе, но, думается мне, в этой дыре вообще нет приличной выпивки. А может, ее нет и во всей Индии. Англичане, видимо, так и не смогли привить индийцам вкус к качественной выпивке и приличной еде. И все же, позволь, я налью тебе. Помню, ты лишь в крайних случаях пьешь неразбавленные крепкие напитки, поэтому я и взял колу. Сделаю тебе коктейль!
Юлька возражать не стала. Она действительно любила слабоалкогольные коктейли — мартини, ром, бренди, разбавленные газировкой, колой или содовой. Ей нравилось легкое, мягкое и ненавязчивое состояние опьянения, которое расслабляло, снимая напряжение, немного согревало и подбадривало. Оно приходило незаметно и так же уходило, не оставляя после себя следов похмелья и головной боли. Она взяла наполненный темной жидкостью стакан и сделала глоток. Гончаров не раз готовил для нее подобные коктейли. Юля еще помнила, как в первые месяцы замужества после жаркого любовного акта мужчина поднимался и шел к бару, чтобы принести им выпить, а потом они сидели на кровати, неторопливо потягивая спиртное и разговаривая. Он курил и рассказывал ей смешные и неприличные истории. А Юля смеялась и краснела, а потом Матвей заключал ее в объятия, и все повторялось опять…
Воспоминания пришли неожиданно, и Юля лишь удивилась, как давно и недолго все это было. И закончилось. Почему? Ах, да… Очень скоро все истории были исчерпаны, секс с ней перестал казаться Гончарову чем-то особенным и неповторимым. Захотелось разнообразия, и он завел интрижку с какой-то певичкой. Об этом стало известно прессе, и Юля смогла лицезреть супруга на первой полосе скандальной газетенки в первый, но не последний раз. Тогда это причинило боль, а сейчас девушка даже удивилась этому. Ведь она с самого начала знала, что так и будет!
— Твое здоровье, дорогая!
Поставив бутылку на дно лодки, мужчина, расслабленно развалившись на диванчике, вытянул ноги и закинул руку на спинку дивана. Почти сразу она сползла на плечо Юли и замерла.
Выпив, Матвей сразу же закурил. Он слишком много пил и курил. Шарапова понимала, как плохо все это сказывается на здоровье, но вслух предпочитала молчать, прекрасно зная, муж лишь рассмеется в ответ. Наставлять на путь истинный такого человека — дело пустое и безнадежное. Он ведь не просто погряз в пороках, нет, они стали неотъемлемой частью его существования. Он так жил много лет, находя все новые удовольствия, разрушая себя, но не осознавая этого. Юлька часто думала, Матвей не дорожит своей жизнью. Ему плевать на все и на всех… Ничего святого для него нет! Что он вообще ищет в этой жизни для себя? Денег, власти или положения? Нет, все это у него уже было. Так что же тогда? Ответить на этот вопрос она не могла. Его душа для нее — потемки! Впрочем, она и для себя не находила ответа, понимая, замужество не стало спасением, скорее, ловушкой, в которую она угодила по собственной воле! Наверное, они с Матвеем были подходящей парой, но как же порой Шарапова ненавидела все это, как хотела сбежать в деревню, домой, но и там ответов на вопросы не было. И только когда приехал Ариан, и она смогла заглянуть в любимые зеленые глаза, пришло понимание очевидного, она всего лишь хотела любить и быть любимой. И в сердце снова расцвела весна, та, давно ушедшая, но не забытая, подарившая ей первую любовь, которой суждено было стать единственной.
Юлька украдкой вздохнула и сделала еще глоток. Она не смотрела на мужа, но этого и не требовалось, почти осязаемо ощущала на себе его тяжелый взгляд. Чувствовала, как подрагивают пальцы у нее на плече. Слышала, как он усмехается, неизвестно о чем размышляя, и продолжала молчать.
— Вот скажи мне, любимая, что ты думаешь по поводу нашей совместной жизни? — снова заговорил он, с явным сарказмом подчеркнув последнее.
— Матвей, тебе захотелось откровенности? Что вдруг? — совершенно спокойно, ровно и негромко спросила девушка, не оборачиваясь к нему.
— Наверное, виной всему Индия. Ты права! Эта страна хоть и паршивая, но даже я почувствовал мощную энергетику и духовность. Не зря в ее истории полно великих философов, мыслителей и поэтов, вот видишь, и меня проняло… — мужчина засмеялся и снова потянулся за бутылкой. — Так что же, ответь мне!
— Я не совсем понимаю, о чем ты говоришь, к чему клонишь, что хочешь услышать? Ты хочешь знать, не жалею ли я, что вышла за тебя замуж?
— А ты жалеешь?
— Нет, и ты был прав, когда сказал, что я не пожалею! Именно такой я и представляла нашу с тобой совместную жизнь. Знала, все так и будет, и согласилась на это. Ты не нарушил ни одного из тех обещаний, которые давал мне когда-то, поэтому сожалеть нет повода. А ты сожалеешь? Мама оказалась права? Думаю, да, иначе… — начала девушка и осеклась.
Она не собиралась вспоминать о романах Гончарова и тех статейках, коими пестрели газеты. Это вырвалось случайно, и Шарапова тут же пожалела.
— Иначе что, дорогая?
— Не важно…
— Нет, еще как важно, говори, раз начала. Мы вдвоем, спешить некуда, хоть всю ночь нас могут катать по озеру. Давно мы не вели столь откровенных и занимательных бесед! А между тем самое время, ты не находишь?
— Ладно, — Юлька обернулась и в быстро сгущающемся сумраке взглянула в лицо мужа. — Тебя, по всей вероятности, не все устраивает в браке со мной, раз ищешь развлечения на стороне. Я ведь знаю о твоих романах. Видела фотографии в газете. Ты говорил однажды, нас с тобой связывает страсть, которая сильнее любви. А все другие романтические глупости категорично отрицал, но, как оказалось, ты не тот человек, которому дано постоянство. Я надоела тебе, не так ли? Я понимаю…
— Что, дорогая?
— Ты когда-нибудь слышал о вечном споре? Как думаешь, что проходит раньше: любовь земная, плотская, физическая или все же возвышенная, духовная, то, что чувствует сердце, а не то, о чем изнемогает тело? — спросила она.
— И что же проходит раньше, скажи, я ведь не сведущ в подобных делах, мне известны лишь похоть и желание, любовь неземная для меня — из ряда недоступного.
— Тело не может хранить верность, а вот сердце да. И как бы хрупко и драгоценно не
