Натурщица - Олег Юрьевич Рой
Да, конечно, она привыкла думать о людях лучше, чем они того стоили, — и вот, пожалуйста, после мужа у нее появился Валентин. Но Полину, несмотря на ее прямолинейную манеру общаться, она почувствовала абсолютно правильно — ХОРОШАЯ. И в Симе проросло убеждение, что Орлов-старший тоже больше близок к «хорошему». Там, в его заоблачных далях бизнеса, конечно, клювом щелкать нельзя, и жесткость его, разумеется, продиктована образом жизни. Но когда Орлов говорил, что «за своих он порвет», он не врал. А уж будет ли для него «своей» Сима, только время покажет…
Конечно, Сима Орлова-старшего побаивалась. Да чего там — боялась. Потому что он, конечно же, был хищником, волком, он был из сильных мира сего. А на ты сильные мира сего переходят как раз не от пренебрежения, а наоборот, приближая к себе. Не статусно, а отношением. Точно берут под крыло — если видят, что слабый. Вряд ли Александр резко стал считать ее своей, но он четко понял, что его брату с ней хорошо, а значит, она брату полезна. Конечно, когда Сима услышала это его «маникюрша», ее это огорчило. Нет, в его тоне не было пренебрежения, тон был индифферентным. Но дело не в тоне, а в «расстановке тактических сил».
Ведь что для сильных мира сего маникюрша? Не уважаемый профессионал, а обслуга. Думая о выборе мастера, ОНИ думают не о самом мастере, а о том, насколько хорошо мастер обслужит ИХ. Это нормально для ИХ мира. Но вот женщина из обслуги… посягнула. Как служанка, фрейлина из королевской свиты. Таких берут в любовницы, фаворитки, но равными никогда не делают.
«Но ты забываешь, как зависели сильные мира сего от своих любовниц, — внезапно раздался у нее в голове голос Полины. — Частенько решения властителей относительно судеб мира были нашептаны именно любовницами. И не из прихоти или гадости — сильные мира сего прислушивались к своим любовницам, ценили их, а не просто… хм… употребляли. Так включай же наконец мозг и достоинство, моя милая. Пора…»
Все эти размышления и умозаключения пролетели внутри Симы за считаные мгновения, в машине же прошла секунда.
— А маникюрша — это посторонний человек, незнакомый, — продолжал Орлов-старший. — И кто знает, что у нее на уме. И, каюсь, сначала именно я пытался заронить в Лешку сомнение по поводу пропажи креста. Но я только спровоцировал у него новый приступ невроза.
«Все же сволочь», — подумала Сима, сжимая сумочку и губы.
Александр это заметил.
— За Лешку разозлилась, не за себя? Скажи честно, не разочаровывай меня, — потребовал Александр.
— Если ЧЕСТНО, то нельзя к Леше с таким подходом… дубовым! — выпалила Сима. — Он тонкий, он без кожи, он столько всего знает, он живописец самого высокого класса, он удивительный человек, невероятный! А вы с ним как… слон в посудной лавке!
Высказав все это, Сима почувствовала облегчение. Нет, она совершенно не думала, что ей сейчас открутят башку, — она имела все права это сказать!
— Правильно ты мне врезала, — с неожиданным удовольствием отозвался Александр. — Так меня! Я ведь в детстве тоже не церемонился. Если Лешку кто обижал — словом, делом, — я ему сразу по кумполу. Девчонок, правда, не бил, отталкивал только. Ну, или словесно там разруливал. Я ж понимал, что он не как все. Талант… А вот с Жанкой ничего поделать не мог. Ни с какой стороны. Это уж не моя епархия, а я в чужие гнезда не лезу.
По его скуле прокатился желвак.
— Не держи на меня зла, — глядя на дорогу, миролюбиво продолжал говорить Александр. — Ведь как по жизни бывает. С каждым новым человеком ты сперва настороже. Приглядываешься, прощупываешь. А уж потом понимаешь, привыкаешь, проникаешься. Тебя я разглядел быстро, раскумекал, что воровкой ты быть не можешь. И скажу тебе честно, сейчас мне и стыдно за себя. И перед Лешкой, конечно. Я понял, что влез в ваше гнездо.
Симе было сначала горько выслушивать от Орлова-старшего такое, но она прекрасно понимала, что кто угодно имел бы право думать о ней именно так, забыв о пословице «Не пойман — не вор». Но она услышала: «Я влез в ваше гнездо». То есть… то есть Орлов признал право маникюрщицы быть с представителем сильных мира сего?
Но это не главное. Главное не ОНИ. А Он. Только он, Леша. И если именно он, Леша, признает Симино право быть с ним, тогда… тогда ей есть для чего жить.
Сима снова заплакала. Тихо, беззвучно. Если Александр и заметил это, то не подал виду.
— Мужику на самом деле мало надо, — негромко говорил он, глядя вперед, на дорогу. — Даже такому «бескожему», как Лешка, нужны дома покой и уверенность в том, что тебя любят, ценят, понимают и принимают таким, какой ты есть. И тишина, отдых без разборок, претензий и выноса мозга. А если еще к этому приложены простой домашний уют, чистая рубашка, вкусная еда… Жанка ничего этого обеспечить ему не могла. Да у нее и цели были другие… Вот она и сбежала, как только они лишились Аркаши. Не любила она его. Она любит только себя и деньги. А я хочу, чтобы мой брат был жив, здоров и счастлив. Вот так.
«Он все правильно говорит, — подумала Сима. — И рассуждает, как Полина. Полина называет себя циником. Но цинизм, особенно такой… это же просто правда».
Оставшийся путь проделали в молчании. И только перед самым домом, когда уже припарковались, Сима спохватилась:
— Что ж это я! Леша мне дал ключи от мастерской, я туда пришла, когда не смогла дозвониться до него, и… вот.
Она открыла телефон и показала Александру фотографии беспорядка в лофте. Тот молча присмотрелся, полистал, покачал головой:
— Дела…
— Сейчас я все прибрала, — поспешно добавила Сима. — Страху, конечно, натерпелась — все думала, кто
