Татьяна Тронина - Солнечная богиня
– Перестань. Чего ты хочешь от Леры?
– Я хочу только одного, чтобы она перестала меня ненавидеть, – Иван поправил на голове вязаную шапочку. – Нет, даже не так – я ее раздражаю, раздражаю до безумия… Я ведь вовсе не красавец в кожаных штанах, я обычный человек! Я тебе даже больше скажу: и Кирилла она не любит! Она его презирает! Паша, что мне делать?
– Не знаю. Меня Лера тоже не особенно любила… – пожал Павел плечами. – Ну и что?
– Паша, но что же делать?
– Я не знаю, – с раздражением повторил Павел и вышел из беседки. Он пошел по аллеям в самую глубь сада, туда, где никого не было.
«Если я найду ее, то больше не отпущу… Мы будем вместе. Даже если она снова превратится в Дезире…»
Он сел на деревянную скамейку, закинул ногу на ногу. К ботинку прилип опавший лист…
Неподалеку была куча песка, основательно прибитая дождями. Рядом валялась детская лопатка. Павел неожиданно вспомнил, как Оля возилась с Фаниным сыном. Они строили тут замок из песка…
Белобрысого мальчика загрыз черный пес, а пса застрелил он, Павел. Потом из того же ружья застрелили Агнию, а на ее месте должна была быть Оля… Что за нелепый, чудовищный круговорот смертей!..
В это время скрипнула калитка, связывающая этот двор с двором соседей, и в просвет выглянула Фаня. Павел встретился с ней глазами.
– Можно? – сдержанно спросила Фаня.
– Заходи…
Она прошла, села рядом. Как будто и не изменилась вовсе, лишь сутулилась больше обыкновенного…
Павел не видел ее с тех самых пор, как пристрелил пса. Говорят, она больше горевала о собаке, чем о мальчике…
– Фаня, мне очень жаль. Но иначе мы тогда не подошли бы к мальчику…
– А, вот ты о чем… – усмехнулась она. – Извиняешься за Кекса? А мальчика, кстати, звали Олегом… Не надо, не извиняйся.
Павел почувствовал приступ раздражения, но сдержался.
– А я только сегодня смогла вернуться сюда, – сказала Фаня. – Между прочим, приехала на электричке, машину-то я тоже тогда разбила…
– Сочувствую.
– Ты мне ни капли не сочувствуешь, – сказала Фаня. – Ты, как и все, думаешь, что Олежек был мне не дорог. Ведь думаешь? – с вызовом спросила она.
Павел ничего не ответил.
– Как ты живешь, Паша? – через некоторое время спросила она уже более мягко.
– Ничего…
– Все один?
Он пожал плечами. Меньше всего он хотел говорить с Фаней об Оле.
– Ты сильно поседел… – она провела ладонью у него по волосам. – Но, знаешь, тебе это идет.
Он едва сдержался, чтобы не уклониться от ее руки.
– Спасибо.
– Паша, а что, ты совсем уже не помнишь прошлого? – едва заметно улыбнулась Фаня.
– О каком прошлом ты говоришь?
– О нашем. Это было много, много лет назад… – Фаня расправила платье на коленях. – Какие страсти тогда кипели! Не верю, что это происходило с нами… – она снова едва заметно улыбнулась.
– Возможно.
– А ты такой холодный, как айсберг в океане… – она шутливо ткнула его кулаком в бок. – Скажи, ты сейчас действительно один?..
– Фаня, перестань.
– Значит, все-таки кто-то есть, – тут же сделала она умозаключение. – Но пока еще все очень неопределенно, да? Как видишь, я неплохой психолог…
– Фаня, даже тогда, двадцать лет назад, я не говорил тебе, что… Ну, в общем, я и тогда тебе ничего не обещал.
– А зачем нам любовь, Паша? – удивилась она. – В нашем-то возрасте! Послушай, давай повторим прошлое, а вдруг что-нибудь да получится? Это ничего, что у тебя кто-то есть, это нам не помешает. Только я могу тебя понять, только я!
– Фаня, замолчи.
Она наклонилась и заглянула ему в глаза.
– Ты до сих пор на меня в обиде, – строго произнесла она. – Стыдно, Паша, быть таким злопамятным.
– У меня нет к тебе никаких претензий.
– «У меня нет к тебе никаких претензий…» – передразнила она.
Некоторое время они сидели молча. Павел рассматривал лист, прилипший к его ботинку. Ему было и жаль Фаню, и в то же время она вызывала невероятное раздражение…
– Вот ты злишься на меня… – вздохнула она. – А, в сущности, я очень несчастный человек. Как будто сама судьба решила меня наказать за что-то, только пока не пойму, за что. Сначала умер папа. Потом Платов. Платов – это мой муж. Потом Олежка. И бедный Кексик, и «Ласточка»…
– Какая еще ласточка? – с удивлением спросил Павел.
– Машина моя! Я ее так называла… Белая «Ласточка». А знаешь, почему папа ушел из жизни так рано? Я его до смерти напугала тогда. Специально ждала, когда он войдет в комнату, держала веревку наготове…
– Все-таки специально… – сказал Павел без всякого выражения.
– А то ты не знал! Господи, я просто с ума по тебе сходила, я на все была готова, лишь бы ты стал моим! Если бы ты знал… Если бы ты знал, как отвратительны эти электрички! – тут же, без всякого перехода, забормотала она. – Как плохо без Кексика, ведь он защищал меня от всяких дураков! Теперь и на улицу выйти страшно…
– Ты боишься дураков и не замечаешь, что прежде всего тебе надо бояться себя самой! – не выдержал, закричал он.
– Не кричи на меня, – моментально напряглась она. – Я, между прочим, к тебе специально пришла…
– А, ну да, с предложением повторить прошлое!
– Ты жесток. Я пришла к тебе попросить прощения. Я же сказала, я не знаю, за что судьба меня так жестоко наказывает… а вдруг за тебя? Сознаю, что нехорошо с тобой поступила…
– Я простил тебя сто лет назад!
– Кто это там? – прищурилась Фаня.
Между деревьев, вдали, брел Иван, кутаясь в плед.
– Это Ваня.
– Ваня? – изумилась та. – А что это с ним такое? Он заболел?
– Вроде того… Его Лера бросила.
– Бедняга! – оживилась Стефания. – Пойду посочувствую ему.
Павел отправился в дом. Прошло уже довольно много времени, а Кристина все еще не появлялась. И вдруг прибежала Мура, насмерть перепуганная:
– Павел Степанович, Кеша приехал! Просит ему открыть…
– Кеша?!
– Ну да… Я его теперь ужасно боюсь, а что, если он и нас всех решит почикать? У Степана Андреевича полно оружия на любой вкус…
– Мура, не говорите ерунды… Пустите его.
– А я-то дура! – с раскаянием произнесла Мура. – Он ведь час назад звонил, и я ляпнула, что вы здесь… Павел Степанович!.. – Она вдруг ахнула, прикрывая руками рот. – Так это он специально примчался, чтобы с вами разобраться!
Последнее слово Мура произнесла с особенным выражением.
– Я сам с ним разберусь! – рявкнул Павел. – Пустите же его!..
– Павел Степанович, если вы его убьете, то вас тоже посадят! – взвизгнула Мура. – Нет, я этого не переживу… Да что за лето такое ужасное!
– Мура, я его и пальцем не трону, – раздельно произнес Павел. – Пустите Кешу и скажите ему, что я буду в кабинете у отца.
Мура убежала, продолжая причитать.
…Странно, но Викентия он никогда не замечал. Маменькин сыночек, лощеный красавец, его так называемый племянник. Довольно скучный тип, который участвовал в той мышиной возне, связанной с наследством…
Не замечал до тех пор, пока не увидел рядом с ним Олю.
Павел обещал Муре, что и пальцем его не тронет… А что он должен был ей сказать?..
Теперь же он ненавидел Викентия так, что готов был стереть того с лица земли. Маменькин сыночек, лощеный красавец… Племянничек!..
– Ты здесь! – Слегка задыхаясь, в кабинет вошел Викентий. С треском расстегнул кнопки на своей пижонской вельветовой куртке а-ля семидесятые. – Мне страшно повезло, что я нашел тебя… Мне, правда, предписано не покидать пределы Москвы, но это ничего… никто не узнает!
– А уж мне как повезло! – улыбнулся Павел, сжимая кулаки до боли. Он сидел в кресле отца за письменным столом.
Викентий упал в кресло напротив, потянул ворот черной водолазки, словно та душила его.
– Поверь, я понимаю твои чувства… – беззвучно засмеялся Викентий. Он говорил быстро, в приподнятом тоне. – Сам испытываю нечто подобное… Я – убийца! Нет, ну не смешно ли?.. Я ведь не хотел никого убивать, я вообще не способен на это… Какие банальные слова: от тюрьмы да от сумы не зарекайся – и вот на своей шкуре испытал верность этой пословицы! Правда, я пока еще на свободе…
– Думаешь, все обойдется? – с трудом спросил Павел.
– Ах, не знаю… маму очень жалко! Паша, вот что, ты не смотри на меня такими волчьими глазами, наверное, сам понимаешь, что у нас разные весовые категории… У меня есть прекрасный план. Просто гениальный.
– Какой еще план?
Вместо ответа Викентий указал на книжные стеллажи.
– У Степана Андреевича есть тайник… Ты не знал? Ну как же, родной сынок, а не знал… – Викентий вскочил, плавно отодвинул одну из секций – там, в небольшой нише за стеклом, висели, перекрещенные, пара охотничьих двуствольных ружей.
– А то ружье где? – невольно спросил Павел, поднимаясь с кресла.
