Янина Логвин - Гордая птичка Воробышек
Ирина что-то шипит в ответ, но я больше не слушаю ее. Я знаю, что Люков не даст ей достать меня. Я подхожу к замершему в выжидательной позе мужчине и спокойно говорю:
– Приглашение на праздник принято, Роман Сергеевич. Не знаю, выиграете ли вы от моего присутствия на нем, но на большее не рассчитывайте. На Илью я влиять не стану.
– По рукам, – без малейших колебаний, слишком быстро соглашается мужчина. Даже странно. Он находит мою ладонь и несильно похлопывает по ней. – Вот и чудесно, Женя! Тогда пойдем? – с готовностью поворачивается и кивает на двери. – Пицца, наверно, давно разогрета.
– Нет, подождите, – решительно останавливаю я радушного хозяина. – Приглашение, как я поняла, касалось позднего вечера, так что ранний ужин отменяется. Сейчас мне надо домой. Если я подъеду к половине десятого, будет нормально?
– Да, – растерянно хмурится мужчина. – Но ты…
– Я буду вовремя.
Люков-старший странно смотрит на меня. Какой-то незнакомый мужчина, спустившись со ступеней дома, вручает мне в руки сумку, и со словами: «До свидания» и брошенным на Илью взглядом я наконец ухожу по аллее.
* * *Черт, чего он добивается? К чему этот едва ли не слезный мелодраматический спектакль с желанием? Какая к лешему радость встречи в кругу семьи от присутствия на празднике незнакомой девчонки?.. Нет, я достаточно хорошо знаю Градова, чтобы усомниться в неудачном розыгрыше выпавших на его долю карт и заангажированном совестью гостеприимстве.
– Не знаю, что ты девчонке наговорил и чем запудрил мозги, – говорю отцу, едва Воробышек отходит на несколько шагов и коротко оглядывается, – но не надейся, что увидишь ее сегодня. У тебя есть с кем разделить одиночество и кому пожалиться в жилетку. Или та особа, что сейчас крутится возле тебя, недостаточно старается?..
Его лицо не меняется, как ожидается мне, всего лишь омрачается усталостью и печалью. Слова не жалят, а значит, слухи, наперекор словоохотливому окружению, остаются только слухами, и бывшей модели второсортных журналов так и не удалось забраться под Босса. Что ж, старик хоть в этом ты молодец.
– Илья, прекрати, – отвечает он. – Тебе известно мое отношение к Ирине. Она тут только из-за Якова.
– Мне все равно, Большой Босс. Мне действительно все равно, поверь, – честно признаюсь. – Я не видел тебя два года и не знаю, захочу ли увидеть вновь.
Я догоняю птичку, и мы молча минуем зимний, освещенный фигурными фонарями парк и вытянувшийся наизготовку пост охраны. Когда мы выходим за массивные раздвижные ворота и оказываемся возле моего автомобиля, я останавливаю ушедшую в себя девчонку за руку и говорю:
– Брось печалиться, Воробышек. Ты ничего никому не должна, слышишь? Наплюй. А слова Ирки – это просто злые слова недовольной жизнью стервы. Я так не думаю.
Мне не нравится выражение ее лица. Оно странно неживое и отрешенное, как будто ей все равно, что происходит вокруг. Но сероглазой птичке не провести меня. Она смотрит так, как смотрит в мир человек, которого оскорбили.
Черт! Если бы я думал, что девчонке будет интересно услышать от меня о сволочной натуре Яшкиной подруги и успокоиться – я бы рассказал. Но боюсь, Воробышек мало интересуют хитросплетение моих прошлых отношений.
– Илья, я обещала, и это решено, – отрезает она все заготовленные мной доводы. – Я дала слово твоему отцу и вернусь. Но я не обещала, что с тобой, хотя он очень этого хочет. Ты свободен сам решать, где тебе встречать Новый год и с кем, кто бы что ни думал. Ты можешь планировать вечер, как задумывал.
– И как ты себе это представляешь, птичка? – тихо интересуюсь я.
– Очень просто, – пожимает она плечом, глядя мимо меня. – Я приеду, отсижусь где-нибудь в сторонке под елкой часа два и вернусь в город. Возможно, даже наемся от пуза. Как думаешь, я смогу в полночь вызвать такси? Или в праздник это проблематично?
Я не знаю, что на это сказать, какие мысли бродят у девчонки в голове, поэтому просто распахиваю перед ней дверь машины и коротко командую:
– Садись, Воробышек, поехали.
– Но мне… – пытается она возразить, и я вновь настойчиво повторяю:
– Садись!
Она послушно забирается внутрь и дает мне пристегнуть себя к креслу ремнем, растерянно мнет на коленях сумку. Едва я завожу мотор и трогаю машину с места, говорит:
– Илья, если не трудно, мне бы к автобусной остановке на Новотрипольском шоссе. Там где за Черехино Бурый Яр. Я домой.
– Хорошо.
– Люков, ты специально проехал, да?
– Да.
– Но мне в Гордеевск! Вечерние рейсовые еще ходят!
– Я знаю.
– Ты не должен совсем… Праздник ведь…
– И ты.
Она упрямо отворачивается и замолкает, а я смотрю сквозь опустившийся вечер на гуляющую полупустой трассой снежную поземку и веду машину в незнакомый городок, откуда приехала так неожиданно ворвавшаяся в мою жизнь птицей феникс гордая золотоволосая девчонка.
– Останови здесь, пожалуйста, – просит меня притормозить воробышек у работающего продуктового киоска, когда мы въезжаем в Гордеевск и минуем центр, выскакивает наружу и покупает два батончика «Сникерс» и сетку апельсинов.
– Мальчишкам, – почему-то виновато поясняет, пряча глаза. – Они у нас с мамой сладкоежки. А нам на улицу Молодежная, дом двадцать пять.
Навигатор работает исправно, и уже через два квартала приводит меня к блочной девятиэтажке, затесавшейся в стройном ряду похожих домов. Возле подъезда, на который указывает девушка, шумно и весело. Новый год еще не наступил, но веселой компании молодежи, давшей название улице, облепившей длинную скамейку возле парадного, похоже, все равно. Заметив секундное смятение в лице Воробышка: нахмуренный взгляд и закушенный кончик губы, напряженную спину, я невежливо предлагаю, отбирая у птички из непослушных рук апельсины:
– На чай напроситься можно, Воробышек? Я здорово замерз.
– Что? – переспрашивает девушка, словно отвлекшись от одолевающих ее мыслей, и тут же облегченно выдыхает, высвобождая пальцы: – Да. Да, Илья, конечно.
Мы вместе выходим из машины и направляемся к дому. Девчонка коротко кивает кому-то, поприветствовавшему ее со скамейки, поздравляет в ответ с наступающим Новым годом, и под короткий многозначительный свист в спину, впускает нас в подъезд. Здесь не было того, кого она боялась увидеть, считываю я информацию с ее лица и запасливо оставляю это невольное откровение на потом.
Лифт старый и тесный, и на седьмой этаж поднимается слишком медленно. В какой-то момент воробышек, почти упершаяся носом в мою грудь, поднимает глаза и порывается что-то сказать, но встретившись с моим взглядом, сразу же отводит их в сторону.
– Если хочешь, я подожду тебя на площадке, птичка. Или спущусь в машину, – догадываюсь я о ее смущении.
– Нет, не надо, – отвечает она. Выходит из лифта и останавливается возле темных дверей. Жмет, выдохнув, на кнопку звонка. – Неужели все разошлись по гостям? – говорит, решительно вставляя ключ в щелку замка, распахивает дверь и заходит внутрь квартиры. Включив свет в длинном коридоре, служащим и прихожей, приглашает меня войти.
– Пожалуйста, Илья, проходи, я тут живу. Мам? Бабуль? Вы где? – окликает тишину, затворив дверь, но не дождавшись ответа, озадаченно поворачивается ко мне. – Никого нет.
На ее лице проступает такое искреннее удивление, что я спешу развернуть птичку в сторону старенького комода-трюмо, располовинившего коридор, и лежащей на нем записки.
– Кажется, это тебе, Воробышек. Вон там.
– О!
Она подходит к трюмо, берет в руки блокнотный лист и читает; кивает отрицательно:
– Не мне, мальчишкам. Мама с бабушкой к знакомым ушли, и они тут же сбежали. Если не вернутся к одиннадцати часам – будет им от мамы нагоняй. Она у нас женщина серьезная, шутить не любит. Опоздают, могут и по затылку схлопотать. Да, жаль, что не получится им позвонить, я номер наизусть не помню… Ой, Илья, раздевайся! Давай помогу, – спохватывается девчонка, стремительно возвращается и с готовностью принимает из моих рук куртку. Убирая одежду в раздвижной шкаф, невозмутимо вешает поверх куртки дарованный мне шарф.
– Проходи в зал, пожалуйста, – приглашает меня в центральную комнату, проходит вперед сама и включает свет. – Ох! – охает, споткнувшись об откатившуюся от стены спортивную гантель, видимо, оставленную одним из братьев, и тут же смущенно краснеет. – Извини, Илья, как видишь, у нас далеко до порядка.
Да, вижу. Нормальный дом, где живет семья. Небогатая семья, но вполне себе настоящая: кажется, каждый встретивший меня предмет в небольшой трехкомнатной квартире кричит о том. И полусервированный для праздника стол, с традиционной бутылкой шампанского во главе и вазой с фруктами; и ветка зеленой ели, обмотанная серпантином, торжественно водруженная на полку с телевизором; и сложенная вдвое телевизионная программка, полуприкрывшая собой очки на чуть смятом диванном пледе. Отложенное вязание на журнальном столе, и рыжий толстый котяра, разлегшийся в кресле. Как же его зовут…
