Кристин Хармел - Искусство французского поцелуя
Поппи несколько раз заговаривала о Гейбе: после презентации он ходил как в воду опущенный. Впрочем, она могла нарочно это придумать, чтобы меня подбодрить.
— Хватит уже о нем, — в конце концов сказала я. — Надо жить дальше.
Конечно, легче было сказать, чем сделать, потому что о Гейбе мне напоминало практически все. Каждый раз, включая радио, я попадала на «Город света» или на «Красавицу». — От второй песни мне становилось особенно грустно, потому что Гийом пел ее на презентации, после которой моя жизнь рухнула.
Поппи добросовестно сообщала мне обо всех успехах Гийома, а на той неделе, когда я устроилась на новую работу, по одиннадцатичасовым новостям показали видеоролик: Гийом мчался по Сене на водных лыжах, а за ним — три полицейских катера. Разумеется, из одежды на нем были только трусы с Губкой Бобом и цилиндр. Я немного похихикала, а потом застонала из сочувствия к бедной Поппи. Раньше я думала, что буду безумно рада, когда мне не придется в очередной раз отдуваться за Гийома Но теперь, увидев, как он машет рукой и весело улыбается в камеру, незаконно катаясь по Сене, я заскучала по нему — и по прежней работе — еще сильнее.
— Понятия не имею, как тут можно выкрутиться, — созналась Поппи, в панике позвонив мне с мобильного.
— Скажи, что он не справился с управлением и случайно угодил в Сену, — посоветовала я.
— А почему он был в одних трусах? Я подумала с минуту.
— Потому что перепутал их с плавками. И пусть винится за это досадное недоразумение.
— Эмма, ты гений! — рассмеялась Поппи.
— Я бы так не сказала, — пробормотала я.
Глава 19
Две недели спустя я сидела в гостиной с Одиссеем, смотрела субботние мультики по телевизору и пыталась не дать племяннику лизать ковер (видно, он польстился на новый освежитель для ковров с запахом шоколада, от которого в доме всегда пахло выпечкой). Одиссей лепетал что-то бессвязное — меня это немного беспокоило, все-таки ребенку было уже три года, — но Джинни только радостно сюсюкала ему в ответ.
— Одиссей, говори словами, — тихо сказала я, чтобы сестра не услышала.
Она всегда считала, что упреки могут нанести непоправимый вред хрупкой детской психике. Не мое дело, конечно, но я рассудила, что куда больший вред хрупкой психике Одиссея нанесет реакция сверстников, когда он начнет угукать и агакать на детской площадке.
— У-гу ба а-га ба, — сердито ответил мне Одиссей и снова лизнул ковер.
Тут в дверь позвонили.
— Эмма, откроешь? — раздался сверху голос Джинни. — Я очень занята! — Конечно! — крикнула я, обрадовавшись, что могу на несколько минут снять с себя ответственность за потребление Одиссеем освежителя для ковров и за развитие его речевых навыков.
Вообще, это было вовсе не мое дело, но как любящую тетю и крестную меня многое заботило.
Расправив мятую футболку и пригладив волосы (кстати, а когда последний раз я их мыла? Да какая разница…), я подошла к двери и изумленно раскрыла рот, увидев того, кто стоял на пороге в брюках цвета хаки и строгой рубашке, гладко выбритый, аккуратно причесанный и с букетом роз в руке.
— Привет, Эмма, — сказал Брет и окинул меня удивленным взглядом.
Он явно не ожидал увидеть растрепанную, помятую и нечесаную версию прежней меня.
— Ты что тут делаешь?
Да, не самый вежливый вопрос, прямо скажем. Но все-таки. Что Брет забыл в доме моей сестры?
— Я слышал, ты вернулась.
Он с некоторым испугом посмотрел на мою мятую футболку.
— Слышал? — переспросила я. Потом до меня дошло: — А, дай-ка угадаю. Тебе звонила Джинни.
Брет пожал плечами.
— Ну да, она подумала, я захочу тебя увидеть.
— Как мило с ее стороны. Он немного помолчал.
— Я тут… цветы принес, — наконец сказал он, протягивая мне букет.
— Вижу, — безучастно проговорила я, даже не шевельнувшись.
Брет помедлил и опустил розы.
— Ты не хотела мне звонить, да?
Он неловко переступил с одной ноги на другую.
— Нам вроде не о чем разговаривать.
Брет попытался сразить меня своей коронной улыбкой, от которой я всегда таяла.
— Ну, не знаю. Мне кажется, мы о многом должны поговорить. Я войду?
Я вздохнула и, подумав, ответила:
— Входи.
Он прошел за мной по коридору в гостиную. Там, разумеется, нас поджидала Джинни.
— О Брет! — заворковала она, покосившись на меня. — Как я рада тебя видеть!
— Я тоже, Джинни.
Они по-европейски расцеловали друг друга в щеки, от чего я едва не расхохоталась. То, что в Париже казалось таким естественным, в их исполнении выглядело претенциозно и неуклюже. А они об этом даже не догадывались.
— Ну, оставлю вас наедине, — пискнула Джинни через минуту, — Вам наверняка есть о чем поболтать! — Она бросила на меня еще один заговорщицкий взгляд и добавила: — А я и забыла, какая вы красивая пара!
С этими словами она радостно хлопнула в ладоши и вылетела из комнаты, сюсюкая: «Одиссей! Одиссей! Мамочка уже идет!» Я закатила глаза. Ох, скорее бы отсюда съехать! Я села на диван и без особого воодушевления указала Брету на кресло, но он сел рядом и печально заглянул мне в глаза.
— Я так рад, что ты дома, малыш.
У меня внутри все перевернулось, и я отсела подальше. Брета это задело.
— Эмма, ты же знаешь, я всегда тебя любил.
— Неужели? — мило спросила я. — Даже когда трахал Аманду?
Брет распахнул глаза и закашлялся.
— Пойми, я просто пытался тебя забыть. Это ничего не значило.
— Ах да, конечно. Как глупо обижаться на то, что ты трахнул мою лучшую подругу!
Брет начал сердиться. Видимо, он не готовился к такому разговору. Наверняка сестра намекнула ему, что я по-прежнему не могу без него жить (несомненно, так она и думала). А Брет по глупости решил, будто может меня бросить, переспать с моей лучшей подругой и вернуться в мои всепрощающие объятия.
— Как я понял, в Париже у тебя не сложилось, — через минуту сказал Брет с легким самодовольством. — Ты была там несчастна.
— Вообще-то я еще никогда не была так счастлива.
Брет изумился.
— А со мной?
— Говорю же, я никогда не была так счастлива, как в Париже.
Брета глубоко потрясли мои слова, как будто мысль о том, что на нем свет клином не сошелся, прежде не приходила ему в голову. Он долго смотрел на меня, затем откашлялся и сказал:
— Послушай, мы оба совершали ошибки. Может, пора о них забыть?
Не успела я ответить, как в комнату вошла Джинни с Одиссеем на руках. Он размахивал пластмассовым грузовиком, рычал и бил им маму по голове. Она этого будто не замечала.
