Сьюзан Ховач - Грехи отцов. Том 2
На полпути к поездам я опомнился, снова подумав, что я, должно быть, сошел с ума. Едва ли я мог прийти на работу небритым и одетым в джинсы и кожаную куртку. Повернув назад и прыгая через ступени, я выскочил на улицу, поймал такси на расстоянии в шесть кварталов и поехал к себе домой, и когда я сидел в машине, я думал не о Корнелиусе, а о Сэме Келлере, сделавшем мне выговор много лет тому назад за то, что я был небрит и не причесан, потому что заснул у себя за столом во время ночной работы.
Память о Сэме Келлере, человеке, который послал моего отца на его последнюю милю на пути к самоуничтожению, всегда заставляла меня сжать кулаки, но на этот раз они уже были сжаты. Я чувствовал себя как пассажир в самолете, который падал.
— Езжай быстрее, не можешь? — оказал я водителю.
— Что это, самоубийство?
Я бросил пятидолларовую бумажку на сиденье рядом с ним.
— Убери это.
Он нажал на сигнал, и машина аж подпрыгнула, сорвавшись со светофора, а другой шофер выглянул из соседнего автомобиля и выругался нам вслед.
У себя дома я исхлестал свою кожу жесткими струями душа и растер ее жестким полотенцем. Я побрился, надел свежее белье и подошел к телефону.
— Его еще нет? — спросил я у секретарши Корнелиуса, зажав трубку между плечом и ухом, а сам продолжая одеваться.
— Еще нет. Сегодня очень напряженное движение на улицах. У вас будет какое-нибудь сообщение, мистер Салливен?
— Нет. Да. Подождите минутку, я подумаю, — правда была в том, что из-за сложившейся ситуации я потерял над собой контроль и совершил несколько неверных шагов, каждый из которых был нелепее предыдущего. Пора было остановиться и обдумать все факты, которые я не мог изменить. Никоим образом я не смогу прийти в офис раньше Себастьяна, и у меня нет способа помешать Себастьяну донести на меня Корнелиусу, но даже в этом случае имеется возможность стать хозяином положения. Корнелиус не любил Себастьяна и не любил, когда ему сообщали что-нибудь неприятное обо мне, его любимом партнере; он также не любил, когда ему напоминали о том, что его дочь не замужем и ведет образ жизни весьма далекий от монашеского. Если я призову всю свою выдержку, перестану метаться подобно закомплексованному плейбою и нанесу сильный ответный удар, у меня будут шансы предотвратить катастрофу: я смогу изложить события по-своему и тем самым избежать неприятностей.
Мой серебряный медальон, символ сладкоречивого племени, лежал на ночном столике рядом с телефоном. Я сказал секретарше самым нежным, самым чарующим голосом:
— Не могли бы вы передать мистеру Ван Зейлу, что меня неожиданно задержали дела и я встречусь с ним, как только смогу. Большое спасибо! И, может быть, вы предложите ему перенести совещание по поводу лондонского филиала на десять тридцать? Благодарю вас.
Я положил трубку, поглядел на часы. Я получил лишнее время, я мог бы им воспользоваться. Одевшись, я немного потянул время за кофе, но, в конце концов, когда больше уже нельзя было медлить, я отправился в путь, чувствуя себя обнаженным, как древний кельт, который с криком бросается в битву, и я молчаливо приехал на угол Уиллоу- и Уолл-стрит, как всегда безупречно одетый и готовый сражаться за свою профессиональную судьбу.
Светило солнце, когда я шел по улице мимо небоскреба Моргана, направляясь в банк на углу Уиллоу- и Уолл-стрит. Швейцар банка приветствовал меня с улыбкой, и я заставил себя лениво пройти через просторный зал, обмениваясь приветственными репликами с моими партнерами, которые работали в этом зале. В заднем вестибюле я быстро проскользнул мимо закрытой двери кабинета Корнелиуса и взбежал наверх по запасной лестнице, но, прежде чем войти в свой кабинет, я убедился, что мое дыхание не учащено. Мне предстояла генеральная репетиция. Я должен был изобразить непринужденного беззаботного холостяка, только что вернувшегося из удачного отпуска на Карибском море.
Я открыл настежь дверь. Мой секретарь и личный помощник стояли у моего стола с обреченным видом, и я с опозданием вспомнил, что Скотт никогда не делился со своими сотрудниками рассказами о своих отпусках, но немедленно принимался за работу, пытаясь упаковать двадцатипятичасовое задание в двадцатичетырехчасовой рабочий день.
— Привет, — сказал я, думая о том, за что, черт побери, должен был бороться Скотт. — Как дела?
Они от удивления открыли рты, но решили, что мой веселый вопрос не что иное, как временное отклонение от нормы.
— Скотт, мистер Ван Зейл немедленно хочет вас видеть…
— …и, кроме того, неприятности с Хаммэко…
— …и компьютер сломался…
— …и получено важное сообщение из…
Я подумал: что за скучную жизнь вел Скотт, постоянно имея дело с подобной чепухой.
— Хватит! — запротестовал я. — Отдохните! Пусть подождут! Как у вас обоих идут дела?
Они посмотрели на меня, открыв рот.
— Хорошо, — сказал, наконец, мой секретарь. — Я думаю, все мы еще не пришли в себя от убийства. Скотт, не лучше ли будет вам позвонить мистеру Ван Зейлу? Он сказал «немедленно».
Зазвонил телефон.
— Меня еще нет, — сказал я, снимая пальто.
Секретарша выполнила мой приказ.
— Кто это был? — спросил я, рассеянно глядя на накопившуюся на столе корреспонденцию.
— Доналд Шайн.
— Доналд кто?
На этот раз оба — секретарша и помощник — посмотрели на меня так, будто мне было пора давать справку о ненормальности.
— Доналд Шайн! Не говорите нам, что вы забыли этого молодого парнишку из Бруклина, который хотел начать дело, связанное с лизингом компьютеров! Он хотел знать, когда вы сможете с ним позавтракать!
— О, Доналд Шайн! Безусловно, позвони ему и назначь какой-нибудь день. Где эта прекрасная блондинка из машбюро с моим кофе?
Моя секретарша от удивления даже уронила блокнот. Я продолжал смеяться над ними, но вдруг зазвонил красный телефон, заставив меня подскочить. Я постарался взять трубку не сразу, а усевшись за стол, и только тогда сказал: «Салливен».
В трубке молчали. Тут я вспомнил, что Скотт всегда говорил «Да» или «Привет», когда отвечал по красному телефону.
— Корнелиус! — мягко сказал я.
— Скотт? — его голос звучал странно. Модуляциями своего голоса он превратил мое имя в вопрос.
— А кто же еще?
Снова молчание. А затем он сказал самым вежливым своим тоном:
— Не могу ли я тебя увидеть прямо сейчас?
— Конечно, я сейчас спущусь. — Я положил трубку и встал. — Ну ладно, я вас увижу позже. Не гасите огонь в камине.
Они смотрели на меня молча, когда я выходил из комнаты.
И только когда я дошел до вестибюля, самообладание покинуло меня и я вынужден был остановиться, чтобы перевести дыхание. Мне было неприятно сознавать, что я напуган — и не только приближавшейся схваткой, — я был уверен, что я ее выиграю, — я боялся Корнелиуса. Я уже больше не был бесстрастным Скоттом с железными нервами, который мог смотреть на него без эмоций. Я мог только думать о том, что, поскольку Скотт был мертв, это мне придется теперь вступить в схватку с этим человеком, так повернувшим мою жизнь, что Скотт никогда не позволял мне об этом рассуждать. Но я об этом раздумывал. Мне хотелось блевать. Я был не только испуган, но и физически болен от ужаса и отвращения.
