Маргарита Южина - Нервных просят утопиться
– Довез? – еле дышала Гутя.
– Ну а чего не довезти? Он же меня не на себе пер! А я хитрая такая, все у него расспрашиваю – где живет, в каком доме, в какой квартире, а потом взяла, да сумку-то в его машине и оставила!
Простенькая с виду Настя так увлеклась своим рассказом, что не замечала, как с каждой минутой у гостьи менялся цвет лица. Ни один хамелеон не смог бы теперь посоперничать с Гутей.
– Так ты сумку-то специально оставила, что ли? – сидела она теперь бледно-голубая, как снятое молоко.
– Ну а как же! – все больше восхищалась собой хозяйка. – Так вы дальше слушайте! На следующий день к Томке прихожу и грю: «Томка! У меня такой знакомый – закачаесся! Че там Митька! У этого и квартира, и машина, и деньги! Не веришь, я сегодня к нему за сумкой пойду, можешь со мной сходить». Томка вся, знаете, как сторожевая собака сделалась – уши торчком, спина как спица выпрямилась. «Пойдем, грит, посмотрим, что там у тебя за знакомый с машиной». Пришли, Севка открыл нам, я сумку беру, а сама гляжу – вижу, Томка ему в глаза заглядывает, а он от удовольствия плавится. Вот так и свела их. Потом они встречаться стали.
– Откуда… ты знаешь? – сморозила глупость Гутя. – Может, они и не встречались вовсе?
Настя победно взглянула на гостью, засунула в рот печенье и усмехнулась с полным ртом.
– Ага, не встречались. Томка же мне рассказывала. Она и Митьке говорила. Митька оттого и на меня позарился – все перед ей притворялся, вроде как на меня глаз положил. Это чтоб, значит, Томка ревновала. А чего ревновать, коль не любишь?
Молодая женщина уже съела все печенье, тоскливо посмотрела на вазочку, махнула рукой и сбегала еще за одной порцией угощения.
– Потом Томка и вовсе сообщила, что уходит, и ушла, – продолжала Настя, возвращаясь, теперь уже с пончиками. – Митька тода так горевал, токо я его и согревала. Он шибко не отказывался, ему все равно было. Пить стал. А через месяц к нам домой пришли и сообщили, что Томка повесилась. Там, в другой квартире. Севка в больнице лежал, операцию ему какую-то делали, а она, видать, не вынесла переживания. Честно говоря, она Севку очень любила. Я ее как-то видела, так она грит, мол, мне ни денег от его не надо, ни машины, токо б он со мной был. Вот кака любовь с ей приключилась. А сначала надо мной смеялась. И повесилась. Хоронили ее мы с Митькой. Митька-то вроде опять к водке кинулся, а я ему – ни-ни! У нас дитенок должен народиться! И все! Как подменили мужика. Токо и сказал: «Девку родишь – Томкой назовем». Ну а мне все равно, я-то на аппарате видала, что у нас мальчонка. Вот так все и получилось. Так что я вам и говорю – за свою любовь когтями рваться надо.
Гутя некоторое время сидела молча. Потом вспомнила свой главный вопрос:
– Настя, а вы не знаете, Митя никогда не хотел отомстить за Тамару?
– Че эт не хотел? – фыркнула Настя. – Он сразу сказал – убью гада! А я ему тода снова на свой живот тыкнула – мол, как дите без отца оставишь, посодют. А он грит, ни фига, сейчас самому и рук марать не придется. Потом и вовсе оглашенный сделался. Токо вы никому не говорите. Он ить нашел каку-то контору, где ненужных людей отстреливают, да. Токо там берут дорого, так он нашу квартиру хотел заложить, но обошлось – ему на работе как будущему отцу ссуду выделили, да еще этот добавил, не помню, как зовут его… Ну, короче, у Севки-то ишо бабенка была, так у ей то ль родственник какой, то ль ишо кто… такой свихнутый, все стишками пользуется… А Митька сам провертел все дела и в контору сходил, написал заявление, чтоб Севку наругали. Это он мне не рассказывал, я у его пьяного вытрясла. Он и не помнит, что выболтал. Токо вы никому!
Гутя с интересом посмотрела на девицу. Любопытно, кому она может рассказать, если сама представилась работником милиции, пусть и по психологическому направлению? Однако не стала заострять внимания будущей мамы, а только спросила:
– И еще… расскажите мне, как доехать до вашего крестного?
Молодая женщина быстро перекрестилась.
– Да вы в своем ли уме? Как же к крестному доехать, коли помер он?
– Я вам про ту деревню говорю. Ну, мать Севастьяна где живет. Тетка Люба эта.
– Ах про это… так я вам нарисую!
Настя быстро вскочила, убежала в другую комнату и вернулась с тетрадным листочком.
– Деревня эта Маловка называется. Вот здеся остановка, тут пройдете немножко… там маленькие домишки, не заблудитесь… вот потом так дорога пойдет… Вы башкой-то не крутите, потом будете плутать!
От Насти Гутя вышла с тяжелым сердцем и с листком в кармане. Сегодня же… нет, сегодня уже поздно, завтра же она познакомится с матерью самого дорогого мужчины. А сегодня надо приготовить красивый наряд, вдруг Сева скрывается именно у матери? Что значит – вдруг? Скорее всего он там и скрывается. Она найдет его, расскажет все, что ей удалось узнать, и потом они вместе продолжат расследование. Рука об руку…
Гутя до дому решила идти пешком. И чем больше она шагала, тем больше вопросов на нее сыпалось. Один самый главный – с чего это молодые женщины в преддверии новой семейной жизни так решительно уходили из жизни? Ну, можно допустить, что одна из них тайно болела, допустим, алкоголизмом (красивая версия), правда, свидетели об этом ни словом не обмолвились, но они могли и не знать. К примеру, имелась такая скрытая форма белой горячки, вот дамочка и… А вторая? Не получается. И к тому же у самоубийц есть привычка писать предсмертные записки. Ни в одном случае их не было. Отсюда вывод – девушкам кто-то помог. Но – кто? Может быть, у Севы есть какая-то тайная поклонница, которая освобождает место для себя? Вон сегодня – Настя, такая милая простушка, а ведь мужика добилась! Опять же, если бы была поклонница, тогда бы Сева знал о ней. Она бы возле него крутилась и лезла в глаза. А если это… завистник? Нет-нет, с завистником тоже как-то… не выплясывается. Севастьяну по большому счету завидовать нечему. Тогда еще вариант – друзья по работе. Кто-то хочет выбить Севу из колеи и занять его место… А какое он место занимает? Ну ничего не известно! И не спросишь. Нет, надо ехать к его матери, расспросить. Лучше бы, если бы и Сева там оказался. Черт, она сегодня совсем не слушала прогноз погоды на завтра! Интересно, в оранжевой кофточке она не замерзнет?
Гутя пришла домой, и первое, что услышала, было заунывное пение.
– «Девчонки полюбили не меня-я-я!» – фальшиво выводил Карп Иванович.
Вообще-то изначально песня задумывалась озорной, ритмичной и шутливой. Однако в устах домашнего исполнителя песня переродилась. Теперь она была нудной, плакучей и жалостной, словно бурлацкий стон. Карп Иванович старался вовсю, но когда вступила Аллочка, в ушах у Гути будто бомба разорвалась.
