Наталья Нестерова - Ищите кота (сборник)
– Плохо себя чувствуешь? – спросила Маша, и с нее слетела часть брони. – Спина болит?
– Душа.
– А, – Маня повернулась к плите, на которой жарила омлет с помидорами. – Сок выпей.
Каждое утро сестра поила меня свежевыжатым из фруктов и овощей соком. Маша считала, что главное лечение – в правильном питании, плюс народные средства, вроде отвара из трав или продуктов пчеловодства. Мол, только из природы можно взять биологическую помощь. Программа «Малахов плюс» в конкретном исполнении.
Ерунда. Я абсолютно убеждена: не молотая фасоль с прополисом действуют, не ромашка с пчелиными какашками, а вера в их чудодейственную силу. Если человек верит, если настроил себя, он способен снести гору, даже если она – злокачественная опухоль внутри организма. Я искренне завидую тем, кто умеет иррационально, ненаучно и мощно настраиваться на победу в проигрышной ситуации. У меня не получается. Я верю только в достижения цивилизации: антибиотики, синтетические гормоны, скальпель умелого хирурга. На эту тему мы спорили с сестрой каждое утро. И шли на компромисс: я пью соки, отварчики трав, принимаю половину чайной ложки одной гадости, две столовые ложки другой. Маша критику мракобесия смиренно слушает: «Говори, говори, но ротик открой!» И радостно улыбается, когда, проглотив ее колдовские снадобья, морщась, заявляю: «Какая гадость! Только ради тебя».
Омлет мы ели молча. Вместо кофе – моего неизменного допинга – Машка налила какую-то бурду из ячменя и других российских злаков. Сестра давно пытается излечить меня от кофемании. Аргумент: кофе тоже на земле выращен – не принимается. В России ведь кофе не растет, а надо питаться продуктами, выращенными по месту жительства.
Машка хитрая: использовала свою обиду, чтобы влить в меня ячменное пойло.
– Вкусно? – спросила сестра.
– Терпимо.
Маша встала, открыла холодильник, достала две баночки, из одной мне следовало половину чайной ложки принять, из другой – две столовых.
Она немного растерялась – рук не хватило. Поставила баночки на стол, налила в две чашки горячей воды из чайника, опустила в них ложки, чайную и столовую, – подогреть, чтобы я холодное не глотала. И все ее действия, движения, манипуляции с баночками и ложками, за которыми стояла забота великой силы, вызвали у меня спазм. Кто еще обо мне так позаботится? Сын вырастет, но так не сумеет.
Я зарыдала в голос, от невозможности выразить благодарность и признательность.
Женщины редко плачут по утрам. Как правило, за день накапливают аргументы своей несчастной жизни, а к вечеру выдают. Исключения – те, кто провел бессонную, в кошмарах, ночь. Это про меня.
Маша растерялась. Секунду назад я была строптивой младшей сестричкой с комплексом вины, временно покладистой. А теперь навзрыд плакала, комплекс того не заслуживал. Маня ложки подогревала каждое утро, ничто в последовательности ее действий не нарушилось. Но я-то впервые оценила, и корежило меня отчаянно.
– Ма-а-шка, се-с-стренка, – слова недоговаривались, спотыкались, рвались, – хоть тебе скажу, маме не успела. Я вас, тебя и ее, очень люблю всегда, по-другому не умею… как умею…
Я плакала и объяснялась в любви – маме и сестре, мертвой и живой. Маша стояла напротив. Изумленная, с ложками в руках, чайной и столовой, она села на табурет и неожиданно гаркнула:
– А ну-ка закрыла рот!
И уголок моего сознания, не участвовавший в истерике, хмыкнул: «Таким тоном она порядок в классе наводит. Руки на стол и слушать задание!»
– Открыла рот! – приказала сестра, противореча предыдущему велению. – Пей лекарство!
Сквозь судорожные рыдания я выкрикнула:
– Ложки пустые!
И зашлась смехом.
Никогда не верила в литературные выдумки, будто рыдания могут перейти в смех. Мгновенные превращения – в сказках и в фантастике. Любовь мгновенно не оборачивается ненавистью, дождь переходит в снег постепенно, жадность за секунду не становится щедростью, черное становится белым через серое.
Но случилось именно так. Я хохотала. Машка, посмотрев на ложки, которые тянула к моему рту, ойкнула и подхватила смех. Раз смеется, значит – не злится.
Приняв снадобья, я спросила:
– За что ты на меня обиделась?
– Не на тебя, на себя.
– То есть? За что – на себя?
– За неспособность доказать любимому человеку – тебе – очевидные вещи.
– Ничто не очевидно…
– Не дави софизмами, – вернула мне сестра упрек. – Тогда, в бане, когда мы в первый раз увидели голых некрасивых женщин, разве тебя не поразило, что твоя мама не стала утешать нас, а разозлилась?
– У нее всегда на первом месте стояло как ты себя ведешь, а уж потом почему ты так себя ведешь.
– Почему обычно ясно, а как надо исправлять в реальном моменте действительности.
– Советы великих педагогов и психологов с точностью до наоборот. Ой! – подняла я руки, почувствовав, что Маша оседлает любимого конька. – Только не про каждому свое. Бабушка говорила: бывает добро, да не каждому ровно. А? – погордилась я воспоминаниями о бабушке, которая воспитывала Маню, а меня видела изредка. – Каждому своя педагогика и психология – это уж слишком.
– В самый раз. Чаю брусничного выпьешь?
– Хоть настой цикуты, только скажи…
Я нарочно замолчала: сообразит ли Маня?
Сообразила.
– Почему я назвала тебя грезиеткой, – улыбнулась сестра.
– Какая из рыбы с вилкой мечтательница трепетная?
– Не кокетничай. Прекрасно знаешь, что мы всегда пасовали перед… – Машка покрутила руками в воздухе, подбирая слова, и выдала почти научное: – Перед возможностями твоей мозговой деятельности.
– Машка!
Мое эгоистическое желание поговорить о себе любимой оборвало ночное воспоминание. У сестры тоже семейная и прочая жизнь!
– Ты чего всполошилась?
– Машка! Что у тебя с Семеном? И вообще, какие проблемы? Расскажи мне.
Сестра смотрела на меня с удивлением, замешанным на подозрении в помешательстве.
– Настя!
– Да?
– Может, померить тебе температуру?
– Иными словами: с чего я вдруг стала интересоваться твоими проблемами?
– Вот именно.
– С Ольгой ты наверняка делишься, – ревниво заключила я, – а со мной – не хочешь. Не достойна.
– Настя!
– Да?
– Иди ты к черту!
Машка послала меня от души – легко, искренне, в то же время – ласково, как надоедливого, но истово любимого ребенка.
И мне захотелось обидеться, надуться, чувствуя свою власть, закатить истерику. Я тысячу лет не переживала подобных желаний.
Не удалось выступить – Машка была не склонна потакать моим капризам.
– Кобалевская! Глаза с мокрого места убрать. Пей.