Отомстить или влюбиться - Оксана Алексеева
Ничего значимого не происходило и на личном фронте. Рома так и не сделал свой шаг. К концу второй недели я не выдержала и позвонила сама. Трубка ответила напряженной тишиной.
– Прости меня, Ром.
Он продолжал молчать.
– Прости меня, Ром, а когда истекут два месяца, возвращайся в компанию. Наш антикризисный менеджер мне все жилы вытянул в попытках объяснить, насколько несправедливо я повернула ситуацию против тебя.
Тишина.
– Вернись. Ради Дениса и Алексея – кажется, ты каким-то образом смог их впечатлить. Или они попросту единственные положительные герои? А меня прости.
И он наконец ответил:
– Знаешь, Лариса… Я даже злиться на тебя всерьез не могу. Но вряд ли это секрет для нас обоих.
Я оживилась, а сердце застучало так громко, что и ему, наверное, удалось расслышать:
– Тогда еще лучше! Послушай, Ром, я сильная. Правда. И мне плевать, что скажут остальные, но я хочу держать тебя за руку. Боже, да я даже мечтаю о том, чтобы увидеть их реакцию!
– А. У тебя уже настолько далекие планы? – хоть бы усмехнулся. – А я только сказал, что не могу злиться на тебя. На твоего отца… я не могу простить нас обоих за то, что Сергей Бергман вышел сухим из воды.
– Ненавидишь его?
– Я должен отвечать?
– Чего хочешь? Его смерти?
– Меня это вполне бы устроило.
– Ром…
– Не звони мне больше, Лариса Бергман.
Тяжелый груз он на меня повесил. Не отнял у отца самое дорогое, что у того было, и согласен теперь на меньшее. Для него – отступление от первоначального плана, но мне-то как быть?
Больше я его номер не набирала. Слишком невыносимо жить после подобных разговоров.
К концу второго месяца Тавригин напомнил, что Рому пора восстанавливать в директорате. Все к тому времени порядком остыли, даже отец уже не заходился гневными комментариями – кажется, и до него дошло, что благодаря Поларскому компания до сих пор цела. Я попросила Алексея самого обзвонить членов совета.
Совещание проходило довольно тихо. Против восстановления в совете Ромы никто не возражал, ведь условие выполнено. Тавригин наконец-то выглядел довольным: все налаживалось, и вскоре Рому назначат на должность – традиционный шаг в компании для всех крупных держателей. А особенно после случая с Клодиной никому бы не позволили отсиживать задницу на акциях без дела. Рома не возражал и восторгов не демонстрировал. Я же с тех пор, как он вошел в зал, даже не дышала. И на него не смотрела, пытаясь сконцентрироваться на остальных. Все будет хорошо. Теперь все будет хорошо. Лишь бы никто сейчас не вспомнил о посте гендиректора…
– Раз все так радужно, как описывает плановый отдел, может, отпустим малолетнюю Бергман? – гаркнул Выдрин. – Ничего не имею против ее милой мордахи, но здесь полно тех, кто на этом месте будет выглядеть симпатичнее. Да любой будет!
Мама скривила рот, но быстро вернула непроницаемую холодность лицу:
– Закатай губу, Николай. Можем и проголосовать, если угодно. Но реальных кандидатов двое: мой муж и я. А Лариса… Лариса займет этот стул в свое время. Зато теперь я точно знаю, что компания за ней не пропадет. Или хоть завтра возглавит любой из филиалов, если только захочет.
Тавригин улыбнулся ей – они вообще как-то слишком легко находили общий язык, хотя часто бывали по разные стороны:
– В этом случае предлагаю отложить голосование до следующего собрания. У меня как раз будут закончены основные дела. Вот тогда и выберем. Хотя между вами двумя – это выбор при полном отсутствии выбора.
Я кивнула, вынужденная согласиться с таким решением. Ни у кого больше не найдется перевеса голосов, поэтому пост займет один из родителей. И Алексей прав: нет никакой разницы, кто именно. Все вернулось на круги своя.
После собрания, чтобы не встречаться с Ромой взглядами, я поспешила выйти вслед за отцом. Он пребывал в прекрасном настроении, что неудивительно.
– Пап, ты домой? Поехали вместе, хочу с тобой поговорить.
– Поехали, моя умница. Но предлагаю сначала зайти в ресторан перекусить. Давно не обедал наедине с дочкой.
Справедливости ради, никогда. Мы ни разу за всю жизнь никуда не выбирались вдвоем, но в последнее время отношения между нами сильно изменились. И я собиралась использовать это, чтобы снова поднять вопрос о примирении с Ромой и его командой. Более того, теперь была уверена, что сейчас переговоры не зайдут в тупик. Сергей Бергман, пережив самое серьезное потрясение в жизни, стал безгранично ценить тех, кто помог ему выкарабкаться… даже если по привычке и называл их врагами.
Решили оставить машину, чтобы заглянуть в ресторан в соседнем здании. Я обернулась: у входа в офис стоял Рома и разговаривал с Петром Александровичем. Вероятно, сообщал последние новости.
* * *
В ресторане я серьезных тем не касалась. Мы говорили ни о чем – все сейчас шло на пользу. Да и домой не спешили, успеем еще. Хорошо бы, чтобы к тому времени освободилась и мама – ее расчетливый ум и холодное сердце еще ни разу делу не помешали. Я набрала ее номер, когда мы уже сели в машину и выехали на шоссе.
Как только отключилась, сразу пробился входящий от Ромы. Я разволновалась, потому что для начала хотела решить вопросы с отцом, а потом сообщить выводы. Но все же вызов приняла.
– Ты где? Где?! – он будто задыхался.
– Я… мы с папой, почти доехали до дома. Что случилось?
– В его машине?.. Черт! Паркуйтесь! Скажи отцу, чтобы осторожно куда-нибудь свернул! Я через минуту буду.
– Да что случилось?
Но тут и отец подал голос:
– Не пойму… Что-то с тормозами? Говорил же Захарову провести полную диагностику.
– Пап, – я запаниковала, но пыталась говорить отчетливо. – Не поворачивай! Вперед!
К особняку дорога уходила резко вниз, и отец не успел среагировать на мой крик – свернул по инерции. Расчет был абсолютно верным, если знать расположение дома и путь к нему. Через двести метров машина разгонится и врежется со всего маха в бетонное ограждение в самом низу.
Он давил на тормоз, от паники вообще перестав соображать. Да тут даже свернуть было некуда – везде высокие заборы!
– Дочка, выпрыгивай… – отец говорил быстро, хоть дыхание сбивалось. – Быстро. Я твоей стороной попытаюсь…
Я не дослушала. Открыла дверцу и рванула наружу. Мы уже сильно разогнались, я ударилась и ободрала руки. Возможно, сломала ногу и никак не могла подняться. Машина почти сразу скосила вправо, снося боковину забором, но тем самым замедляя движение. Рядом со мной со скрипом тормозов остановилась другая.
Рома выбежал и тоже смотрел вперед. Отцу удалось остановить автомобиль, дальше вниз его не тащило.
– Почему он не выходит? – заорала я. – Рома, почему он не выходит?!
И сама мысленно нашла сразу несколько вариантов: потерял сознание от удара или двери заклинило – в общем, неважно, но даже отсюда была видна струйка дыма из капота. Может и рвануть, пока он там. Подняться все равно не получилось, поврежденная нога не позволила. Я заорала в полную глотку, даже не пытаясь облечь истерику в слова.
Парень посмотрел на меня, как безумный на безумную. Никакого понимания во взгляде. А потом кинулся вперед. Я оглохла и ослепла, но нутром ощущала, что Рома уже там. Он вытаскивает отца, орет спешащей на помощь охране:
– Назад все!
Я сквозь муть видела, что отец в сознании – валяется на земле, пытается подняться на четвереньки. Рома схватил его за шиворот и волоком потащил еще дальше от машины. Когда они уже были рядом со мной, машина вспыхнула, но не взорвалась. Вдали кричала охрана, выбегали люди из других особняков, но никто не приближался.
Только теперь ощущая страшную боль в ноге, я повернулась – Рома прошел еще несколько шагов дальше и рухнул на колени. Отец до сих пор приходил в себя.
– Ром, – позвала я.
Но он меня не слышал. Смеялся нервно:
– Черт возьми… Я даже не смог дать этой падали сдохнуть! Черт меня возьми…
Я тоже смеялась – и тоже от нервов. Мне не хотелось сейчас озвучивать очевидное: после этого Рома уже вряд ли сможет сказать, что только смерть Сергея Бергмана его успокоит. После
