Хендлер, или Белоснежка по-русски - Юлия Эфф
Следующим утром Кир проснулся раньше обычного: он всегда мало спал в гостях. Родители в соседней комнате зевали, переговариваясь о планах на день, Артур сопел сном честного путешественника, которому везде удобно. И, не зная, чем себя занять от скуки, Кир вышел из домика. Вдалеке, у крайнего коттеджа, снова стояли лицом к восходящему солнцу японцы. В эту минуту утреннего безмолвия их силуэты на фоне светлеющих гор казались ещё более чудаковатыми, чем вчера.
— Я решил, что у этих японцев происходит что-то интересное и отправился к ним. Один из самураев заметил меня, поприветствовал поклоном головы и снова уткнулся взглядом в горы напротив. Я не понимал, что они делают, и вообще, они выглядели очень забавно: сосредоточенные и с выражением на лицах, как дети в ожидании деда Мороза. А когда солнце отбросило розовый луч, и он ясно выделился на зелёно-голубом фоне (знаешь, как на рисунках), вдруг японцы загалдели на своём так, как будто случилось что-то сверхъестественное…
Он тогда ещё не знал ни слова по-японски, зато обучение в частной школе с уклоном в изучение английского языка дало свои плоды. Не страдающий стеснительностью, Кирилл сначала привлёк внимание японцев, поздоровавшись с ними, а затем, когда они вежливо откликнулись, спросил, что они делают и куда смотрят. Ему охотно объяснили: японцы наслаждались прекрасным видом восходящего солнца. В Японии нет таких гор, единственная высокая Фудзи священна поэтому.
— Они приехали полюбоваться видом и делали там именно это, а не жарили шашлыки, пили, гуляли. Понимаешь? — Кирилл полуобернулся, чтобы заглянуть в Настино лицо, улавливает ли она нить его повествования, девушка кивнула. — Я никогда потом не встречал ни одного народа, который так же ценил бы вещи, которые мы считаем само собой разумеющимися. Китайцы похожи на японцев, но менее чувствительны, на мой взгляд… Тогда для меня это наблюдение стало откровением. Я увлёкся Японией, через четыре года выпросил себе поездку в Токио, видел японские сады с глициниями, взобрался на Фудзи — и понял тех туристов окончательно. Потом, конечно, японский рок, через него увлечение музыкой… Чуть из универа не отчислили, отец замазал ситуацию… Но сколько лет прошло, а я иногда вспоминаю тех пятерых мужиков-японцев. Их короткая фраза сделала меня другим быстрее, чем годы воспитания родителями, учителями и в вузе. А ведь они были всего лишь банальными офисными работниками, даже не художниками. Васька меня хорошо понимает, мы на почве интереса к Японии, нашли с ним общий язык… Это который сводный брат Ольги.
— Я поняла, — кивнула Настя, в груди неё комом встал воздух, мешая глубоко дышать. Новое откровение Кирилла, внезапно выплеснувшееся благодаря незатейливому пейзажу, умилило и снова напомнило о страхе. Как же Настя боялась потерять его, своего принца!
Карамзин развернулся, ибо несправедливо после длинного рассказа было услышать короткий ответ. Так и есть — опять на лице девушки смешивались тревога и смущение:
— Эй, что случилось? — он приподнял её лицо за подбородок, задрожавший от прикосновения. — На-асть?
Вместо нужного ответа она уткнулась ему лицом в куртку. Хотелось говорить много о том, как она его любит, как уговаривает себя поверить в реальность его существования, о его идеальности и своём страхе оказаться однажды неинтересной, ненужной. Но гордость не позволяла умолять не бросать её, и Настя глотала предательский ком, вместо того чтобы успокоить любопытство любимого.
Желая развеселить, Кирилл пощекотал пальцами её рёбра:
— История за историю! Ты мне должна честный рассказ о себе из прошлого! — Настя вяло извивалась, и он оборвал шутку, обнял за плечи, и повёл в сторону рыбацкой базы: — Пойдём в дом, ты замёрзла. Фикс, рядом!
Позже, прижавшись друг к другу под спальником, чей покрой позволял превращаться ему в одеяло, они пытались уснуть. Но на третий или четвёртый тихий вздох Насти Кирилл всё-таки не выдержал:
— Чего ты пыхтишь, притворщица? Рассказывай уже, что случилось?
После нерешительной паузы, Настя уточнила, сомневаясь, будут ли её слушать в поздний час:
— История за историю?
Кирилл фыркнул:
— А ты не любишь быть в должниках, да?
Они повозились: Кирилл снова пощекотал Настю. А когда отпустил, она, с улыбкой, расслабленная, начала свою исповедь.
— Ты спрашивал, что за гитарист на том плакате, который мои гномы тебе показали.
— Уже не надо: чувствую, снова буду ревновать.
Она остановила руку, заползающую под футболку:
— Дело не совсем в нём.
— Это не то, что я подумал? — вместо того чтобы остановиться, рука поползла ниже.
— Не совсем… — поняв безуспешность борьбы с коварными чужими сильными руками, Настя позволила себя ласкать, но, больше чтобы самой освободиться от так называемого долга, начала торопливо. Кир мешал, но примерно на середине вдруг заинтересованно прислушался, и остаток истории прозвучал, как и положено, размеренно и тихо.
— У меня тоже был случай, который я запомнила, и который изменил что-то во мне. Не такой красивый, как у тебя. Наверное, потому что я девочка в первую очередь… Ах, Кирилл, ну, дай рассказать!
— А ты не тяни!
— Мне было тоже около тринадцати лет, мамина сестра, моя тётя, живёт с бабушкой в Калининграде. Однажды они пригласили нас на день рождения наших бабушек — мамина мама и её сестра — близнецы. У нас в роду часто они рождаются.
— Через поколение? — рука Кирилла обогнула холм на бедре рассказчицы и заползла сзади, притягивая к себе её бёдра и закидывая одну ногу на себя.
— По-разному бывает. В общем, мы поехали в Калининград. Там, конечно, было для нас, детей, очень интересно, но мне больше запомнился уличный музыкальный фестиваль… Ты меня отвлекаешь! Не буду рассказывать!
Настя рассердилась притворно: прикосновения и движения рядом лежащего уже не вызывали сомнения в его намерениях, а одновременно говорить и получать удовольствие она ещё не научилась.
— Нет, рассказывай. Я тоже бывал на Калининградских фестивалях, почти каждый год, — Кирилл на минуту успокоился, но вскоре рука снова поползла, куда не надо. — Что там случилось?
Настя рассказывала. Про музыкальный фестиваль, про самый странный случай в своей жизни — незнакомого парня и солнечное гало вокруг его фигуры.
— Может, это был Иисус?
— Нет, прекрати! Просто появилось стойкое чувство, что это ОН. Тот, кого я ищу и буду искать всю свою жизнь. Я помню его спокойное
