Идеальные незнакомцы - Джей Ти Джессинжер
Мы откопали клад, который большинство людей копают всю жизнь и никогда не находят.
Но, как и большинство закопанных сокровищ, этот клад имеет проклятие. За такие находки надо платить. Ничто столь ценное не бывает бесплатным.
Пожалуйста, не умирай. Я не хочу, чтобы ты умирал. Пожалуйста, Джеймс. Пожалуйста, Джеймс.
Я издаю звук отчаяния. Мой любовник все еще шепчет мне на ухо, его голос густой. Я поворачиваю голову и смотрю на него. Его глаза закрыты, а между темными бровями пролегла борозда.
Он не обращает никакого внимания на Гаспара и Джиджи. Все его внимание приковано ко мне. К нам. К этому блаженству и безумию, которое мы создаем каждый раз, когда касаемся друг друга.
Он вздрагивает, стонет. Становясь более вертикально, он берет ладонями мою грудь и увеличивает скорость своих движений. Он сжимает и перекатывает мои соски между пальцами, а его тяжелые яйца бьются о мои мокрые складки, звук развратный и невероятно горячий.
Я смотрю сквозь окно, как Гаспар переворачивает Джиджи на живот. Он вонзает свой эрегированный член в тугой розовый узелок ее задницы и удерживает ее, пока она сопротивляется и стонет.
Но ее стон — это стон наслаждения, а не боли. Она шире раздвигает ноги, отталкиваясь, чтобы он вошел глубже. Он закрывает глаза и поворачивает лицо к потолку, его рот разинут, он трахает ее самые нежные места с выражением почти религиозного пыла.
Джеймс произносит мое имя. Это сломленный звук. Отчаянный.
Он переступает через край и тянет меня за собой.
Гаспар кричит.
Джиджи кричит.
И теплая парижская ночь вдыхает звуки страсти четырех любовников.
***
Когда я просыпаюсь утром и обнаруживаю, что снова одинока, разочарование настолько сокрушительное, что на мгновение мне становится трудно дышать.
— Не будь дурой, — ругаю я себя, глядя в окно спальни на еще одно блестящее, прекрасное летнее утро. — Ты слишком стара для иллюзий.
Слишком стара для надежды. Слишком истощена для мечтаний. Слишком опытная, чтобы быть настолько тупой, чтобы прицепить свое сердце к падающей звезде.
Я опускаю голову на поджатые колени и сердито обещаю себе, что если заплачу, то отрежу себе все волосы ржавыми ножницами.
Через несколько минут открывается входная дверь. Джеймс кричит: — Я принес кофе и круассаны!
Радость взрывается внутри меня, яркая и жгучая, как проглоченное солнце. Я падаю на бок и прячу лицо в подушку.
Это плохо. Очень плохо.
Хуже всего то, что я знаю, что это закончится трагедией, но мое глупое, упрямое сердце отказывается это понимать.
Тяжелые шаги пересекают квартиру и останавливаются у дверей спальни. — Только не говори мне, что ты заменила меня еще одной подушкой-бойфрендом.
Я поднимаю голову и смотрю на него, стоящего в дверях, как греческий бог, несущий кофе Starbucks. Вместо того, чтобы произнести жалкий сонет о звездных глазах, который мой мозг сочинил в десятисекундном интервале между тем, как он вошел, я терпко говорю: — Может, и заменила. Мистер Подушка чрезвычайно очарователен.
Голубые глаза мигают, Джеймс сжимает губы. — Хм. Я вижу, что эти твои друзья, набитые перьями, будут постоянной проблемой. Почему бы тебе не поспать, чтобы я мог собрать их всех и выбросить в окно?
Перевернувшись на спину, я потягиваюсь, с немалым удовольствием отмечая, как Джеймс жадно следит за каждым движением моего обнаженного тела. — Ты ревнуешь к неодушевленному предмету?
Он улыбается. Где-то на небесах хор ангелов начинает петь. — Я ревную ко всему, что касается тебя и не является моими руками.
Отбросив притворное равнодушие, я протягиваю к нему руки и шевелю пальцами. — Кстати, о твоих руках, я хочу их. Иди сюда.
— Такая требовательная, — снисходительно бормочет он.
— Я всегда требовательна до того, как выпью утреннего кофе. К тому же, раздражительная. Лучше поторопись и тащи свою задницу сюда, пока я не устроила истерику.
Его улыбка становится тлеющей. Он ставит пакет с круассанами и чашки с кофе на комод. Затем перебегает через комнату и прыгает на кровать, приземляясь прямо на меня.
— Уф!
Джеймс покрывает поцелуями все мое лицо и шею, смеется. — Уф. Я был осторожен, чтобы не сломать тебя.
Он не сломал меня, но это не значит, что я собираюсь это признать. — Ты весишь тонну! Я не могу дышать!
Он поднимает голову и улыбается мне. — Ты не можешь дышать из-за того, сколько я вешу, или из-за того, что я лежу на тебе со всем своим невероятным мужеством?
Я перестаю делать вид, что пытаюсь вылезти из-под него, и просто смотрю на него, качая головой. — Это не твои мышцы весят слишком много. Это твое эго.
Ты, наверное, самый высокомерный мужчина, которого я когда-либо встречала.
— Наверное? — дразнится он. — Я соглашусь с этим.
Мы улыбаемся друг другу некоторое время, пока что-то в моей груди не тает, и я должна отвести взгляд, чтобы он этого не увидел.
Джеймс наклоняет голову и шепчет мне на ухо: — Ты уже должна знать, что от меня не спрячешься, дорогая.
Я закрываю глаза и вздыхаю. — Боже, это так раздражает.
Он смеется, тыкаясь носом в мои волосы. — Ты любишь это.
Опять это слово: любовь. Оно всплывает в случайных паузах в разговорах, как какой-то устойчивый сорняк.
Он, видимо, чувствует, как меня пронизывает дрожь при мысли об этом страшном слове из пяти букв, потому что когда он поднимает голову и смотрит на меня, его выражение лица теряет свою легкость. Теперь на меня смотрит Интенсивный Джеймс, с острыми краями и глазами, похожими на лазеры.
Я умоляю: — Пожалуйста, не говори ничего. Я только что проснулась. Я не пила кофе. Я не в том состоянии, чтобы иметь с этим дело.
— Иметь дело с чем? Нет, не смотри на стену. Cмотри на меня.
Жуя губу, я сосредотачиваюсь на расщелине на его подбородке. Это гораздо более безопасное место, чем черная дыра его глаз, которая высосет из меня правду.
Он ждет, пока я заговорю, обхватив руками мое лицо, а его тело напряглось от ожидания. Когда я затягиваю с ответом, он тихо спрашивает: — Иметь дело с чем, Оливия?
А, к
