Неприличное предложение - Елена Лабрус
Через несколько часов ему улетать, и надо бы ехать домой, но у него осталось ещё одно незаконченное дело.
Глава 31. Платон
Он хотел бы напиться, но не мог.
Платон Прегер нарезал круги по квартире, не в состоянии ни лечь, ни сесть, ни остановиться, когда позвонили в дверь.
— Ну хоть что-то! — сказал он вслух, решив, что приехал Селиванов.
Но в дверях стоял не Гриша.
— Илья? — Прегер попятился, уступая ему дорогу.
— Прости, что поздно, — повернулся к нему парень, когда Платон закрыл дверь.
— Ну, я, как видишь, тоже не сплю, — оценил он костюм, в котором Платон видел его на дне рождения. Прегер и сам до сих пор ходил в брюках, рубашке и жилете, снял только смокинг да галстук, словно не всё ещё сделал за этот бесконечный день. Как знал.
И то, что Илья сразу с порога обратился к нему на «ты» показалось Прегеру хорошим знаком. И то, что приехал. И даже этот костюм и мятая рубашка — что-то было в ней символическое что ли, истерзанное. О том, что Илья будет чувствовать себя именно так после разговора с Селивановым и визита в пансионат, Платон подозревал. Не знал только достучится ли до него Гриша и что скажет ему мать.
«Раз он здесь, надеюсь, она рассказала правду», — решил Прегер, махнув рукой в сторону кухни.
— Чай, кофе, или, может, налить тебе чего-нибудь покрепче? — спросил он как радушный хозяин.
Илья отрицательно покачал головой, но пошёл за Платоном. И пока Прегер доставал из холодильника оставленные домработницей закуски, обойдя просторное помещение, встал у окна.
— Сначала я всё думал «Почему?», — выдохнул он и опёрся спиной о подоконник. — Почему после похорон ты ни разу не заехал, не узнал, как мы, что у нас.
Платон замер, держась за открытую дверь холодильника.
«Что отца убил я, он решил не сразу, — мелькнула мысль. От неё сразу и потеплело, и заледенело на душе. Первое — потому что Илья сомневался, не верил, несмотря на то, что нашёл запонку. А второе: — Не моё ли «бегство» его и убедило, что я виновен?»
— Ты не представляешь, как мне трудно было этого не делать. Как невыносимо больно было потерять тебя. Ведь ты был мне как сын, Илья. Больше, чем сын, которого у меня никогда не было.
Прегер с силой захлопнул холодильник, обошёл большой стол-остров и встал напротив Ильи.
— Больше всего я жалею именно об этом, что послушал тогда твою мать и сделал так, как хотела она: чтобы я не звонил, не приезжал, и вообще забыл о вашем существовании. Я думал, так будет правильно, и ей действительно это надо. Думал, так будет лучше для нас всех. Если бы я знал… — развёл он руками.
— Ты пытался нас защитить? — смотрел на него Илья. Без гнева, без злости, без раздражения, но столько боли было в его глазах, что Прегеру физически стало трудно дышать.
Он расстегнул чёртову жилетку.
— Как мог. И, честно говоря, наивно думал, что у меня получилось.
— У тебя получилось, — горько усмехнулся Илья. — Мать не посадили. Никто даже не догадался, что отца застрелила она. Разве что Тополев. Но, видимо, только благодаря ему дело и спустил на тормозах?
Платон тяжело вздохнул: а кому же ещё? О том, в какую сумму это обошлось Прегеру, даже неприлично и вспоминать, но что сейчас, что тогда Платон об этом не думал — он бы отдал последнее, чтобы защитить жену и сына друга. Он бы сделал что угодно ради него, а это и было последнее, что он мог для него сделать.
— Скажу больше, — продолжил Илья, когда Прегер ответил ему лишь невнятным движением плеч, — за все эти годы даже я не догадался, что отца убила она. И, если бы не нашёл ту запонку и ты не стал нас избегать, наверное, никогда бы не поверил, что отца убил ты, — он тяжело вздохнул, подтверждая худшие опасения Прегера. — Но я соврал, Платон. Я помню почему её взял. Потому что это была твоя запонка. В тот момент, когда её увидел, я подумал, что её не должно быть здесь и достал. Не испугавшись ни крови, ни страшных остекленевших глаз отца. Я не думал о страхе, я думал только о том, что это может навредить тебе, поэтому я должен её забрать.
— Так и вышло, Илья, что ты меня спас, — потёр Прегер грудь. Под рёбрами слева нестерпимо ныло. — Я не видел, что потерял запонку. Все эти годы я понятия не имел где именно она расстегнулась. Но тот день, когда твоя мать позвонила в истерике и сказала, что убила мужа, я не забуду никогда.
Он и сейчас помнил этот звонок, словно услышал его только что.
Она так его ревновала, Галя Тольку, так бесилась из-за его измен, что, когда он очередной раз явился утром весь пропахший женскими духами и испачканный помадой, просто достала из сейфа ствол и разрядила обойму в ответ на его самодовольную усмехающуюся рожу.
А потом бросила пистолет, выбежала из дома и позвонила Прегеру.
Где тогда был Прегер и что делал, как ни странно, он не запомнил. Мир раскололся на «до» и «после» этим звонком. Но он помнил всё, что было потом.
Как приехал, но сделать уже ничего было нельзя: Толька умер. Как вытаскивал из лужи крови оружие (тогда, наверное, и оторвалась чёртова запонка), как хладнокровно отдавал распоряжения Толькиной жене: что говорить, что делать.
Тогда он думал, что защищает Илью. «Отец мёртв, мать посадят, с кем останется мальчишка?» — думал он. И сделал всё, чтобы у мальчика была мать.
Если бы он только знал, если бы мог предположить, какой обузой она ему станет и чем обернётся его помощь, то, наверное, и пальцем бы не пошевелил. Наверное. Сейчас с высоты прожитых лет, после всего, что узнал, Платон подумал, что лучше бы её посадили, а он бы усыновил Илью, чтобы мальчишка не попал в детский дом после смерти бабушки. Но уже вышло как вышло.
— Почему ты не пришёл? — снял он чёртову жилетку и открыл настежь окно, подставив лицо свежему ночному воздуху. — Почему ни разу не позвонил, не рассказал, как вы живёте? Я бы помог.
Илья покачал головой.
— Сначала я решил, что тебе не нужен. Особенно со своими проблемами. Думал, это пройдёт, это временно: мать поправится, возьмёт себя в руки. А потом, когда не
