(Не)сводная, или Маша для Медведя - Анна Яфор
И вот теперь гора звонков от нее, здесь явно что-то не так! Уже хочу отложить смартфон, как в последний момент замечаю одно-единственное сообщение, тоже от мамы. Ну, понятно, не дозвонившись, она решила написать все, что думает по этому поводу. Неприятно, конечно, но что поделаешь, за все нужно платить свою цену. И наша тайная ночь с Глебом – не исключение.
Решаю, что лучше сейчас слегка испортить себе настроение маминым выговором. Может, к тому времени, когда проснется Глеб, я уже успею переварить ее недовольство. Но, открыв сообщение, зависаю над строками, которые не просто приводят меня в состояние шока, но и заставляют немедленно и в жутком страхе сбежать.
«Дорогая моя, прежде чем приземлиться на родной земле, я хочу тебе поведать секрет, который снедает меня изнутри уже не один год. Не знаю, смогу ли сказать тебе это, глядя в глаза, зная, что, скорее всего, после сказанного ты меня возненавидишь. Но жить в неведение у меня более нет сил. Мой приезд в Питер – не случайный. Понимаешь, я давно живу с грузом того, что не уверена на сто процентов, кто твой родной отец. Есть подозрение, что это – Александр Медведев. Именно поэтому я столько лет скрывалась от него так тщательно. Не смогла простить его измену и боялась, что, если мои подозрения об отцовстве подтвердятся, он просто отнимет тебя у меня. Да, знаю, это может звучать жестоко по отношению к тебе, но и ты меня пойми: я любила этого мужчину больше жизни! И что теперь скрывать… люблю до сих пор! Сейчас, после длительной поездки в поисках себя, поняла: эта ужасная тайна гложет с такой силой, что нет сил более жить в неведении. Я решила встретиться лицом к лицу с Медведевым. Поговорить с ним, наконец, и сделать тест ДНК. Ты уже большая девочка, и теперь никто не сможет тебя у меня отнять, если вдруг мои подозрения подтвердятся…»
Кажется, что на меня в одно мгновенье обрушивается огромная глыба, едва не сбивая с ног. Что написано дальше в сообщении, читать уже не могу. Я узнаю главное, и это безжалостно раздирает мое сердце на части.
Замираю посреди комнаты и смахиваю градом льющиеся слезы. По венам разливается ледяной ужас, непонятно во что превращая жизнь. Глеб может быть моим кровным братом! Поспешно натягиваю на себя одежду и мечтаю лишь об одном: поскорее сбежать, скрыться куда-нибудь и спокойно зализать раны. Бред какой-то! Это невозможно! Невозможно!
Закидываю вещи в чемодан и решаю, что будет лучше просто исчезнуть. Да, я сбегаю, ничего не объяснив, но на другое пока попросту нет сил. Страх, что мамины подозрения имеют под собой основание, сдавливают грудь так сильно, что мне становится тяжело дышать. О себе даже напоминает принесенная из детства болезнь. Я задыхаюсь и начинаю искать ингалятор в своей сумке. Давно им не пользовалась, и оказывается, что лекарство просрочено. Не задумываясь о последствиях, делаю резкий вдох и одновременно набираю номер Антона. Расстались мы ужасно, но кому еще позвонить в такой момент, понятия не имею.
– Антон, – хриплю в трубку, – забери меня, пожалуйста… – сиплю с такой болью, что парень даже не интересуется, что произошло. Просто отвечает:
– Скоро буду.
Дожидаюсь, когда подъедет машина такси с Антоном, и только тогда решаюсь на безумный шаг: избавиться от своего мобильного телефона. Надо быть совсем глупой, чтобы не понимать, эта маленькая коробочка, содержащая буквально всю нашу жизнь, все наши секреты, контакты, фотографии, воспоминания, может быть опасной! Если бы я не выбросила его, соблазн ответить на звонок Глеба или мамы оказался бы очень велик. И, главное, Медведевы с их возможностями меня в два счета смогли бы вычислить по мобильному. Как в американском кино. Хорошее сравнение, правда, ситуация больше напоминает не фильм, а американские горки. Слишком много экстрима.
А мне сейчас, как никогда, необходимо собраться мыслями и побыть одной, ну, или почти одной, учитывая присутствие Антона.
– Маш, на тебе лица нет. Расскажешь, что произошло?
Голос бывшего словно приводит в движение заржавевший механизм. Перед глазами встают последние часы, проведенные в объятиях Глеба. Закрыв глаза, я вновь чувствую вкус его губ. Рваное горячее дыхание на моей коже, его умелые, настойчивые и в то же время ласковые руки. Пожалуй, мне не было так хорошо никогда. И больше не будет! Не в этой жизни…
– Маш… – парень нависает надо мной в крохотной кухне, где с трудом помещается небольшой стол и два стула. Пара навесных шкафчиков белого цвета и древняя газовая плитка, на которой сиротливо стоит потемневший от гари чайник.
– Антон, я тебе очень благодарна, поверь… – тяжело вздохнув, я, наконец, смотрю ему в глаза и продолжаю: – Но не хочу говорить об этом. Ни сейчас, ни потом, завтра, послезавтра… Никогда! – выкрикиваю в конце, сжимая кулаки до побеления костяшек.
Он, кажется, даже не удивляется. Просто кивает головой и немного отступает, насколько позволяют размеры комнатушки.
– Может, чаю? – интересуется неуверенно.
– Что? – тупо переспрашиваю, вновь смотря на него и силясь собраться с мыслями.
Разгулявшаяся внутри боль не дает ни то, что здраво мыслить, она душит, словно пытаясь задавить своей безжалостной безысходностью. Еще немного – и меня вновь настигнет приступ. Машинально начинаю рыться в сумочке в поисках ингалятора и так же машинально вдыхаю лекарство.
– К тебе вернулась астма? – уточняет Антон. – Ну что же, раз молчишь, значит, приму твое молчание за согласие. Хороший крепкий чай с зефиром отлично поможет скрасить пасмурный день! Вот увидишь…
– Перестань, Антон, не надо! Только не вздумай меня жалеть и успокаивать. Делай свой чай, я только очень тебя прошу, не разговаривай со мной, как с полоумной. Лучше расскажи, как ты…
Парень довольно хмыкает и, встав из-за маленького, покрытого трещинами столика, зажигает газ под пузатым чайником.
– А что я? Ждал, что ты позвонишь после того случая, объяснишь, что это было…
– А что было? Разве ты сам все не понял? Мы же договаривались, ты мне просто должен был подыграть, – перебиваю я его, вспоминая, как глупо пыталась вызвать ревность у Глеба.
Сжимая ингалятор в ладони, едва сдерживаю слезы, а в голове крутился один и
