(Не)сводная, или Маша для Медведя - Анна Яфор
– Ты только не волнуйся, пап, ладно? Я приму любое твое решение.
– Решение? – он недоуменно приподнимает бровь. – Решать-то как раз тебе придется, Глеб. Но очень надеюсь, что ты все сделаешь правильно. И быстро.
– Сделаю что? – теперь уже я не понимаю.
– Тест ДНК, – поясняет он и, видя, как расширяются в изумлении мои глаза, добавляет, в одно мгновенье погружая меня в пучину смятения. – Я почти уверен, что Маша – моя родная дочь. Хочу получить этому документальное подтверждение.
Глава 31
Глеб
Меня трясет, как в лихорадке. В буквальном смысле бьет озноб. Вот только с простудой это состояние не имеет ничего общего. Нервы. Хоть и не думал никогда, что способен так реагировать на переживания. Но признание отца словно выбило почву из-под ног.
Неужели такое возможно? Чтобы единственная женщина, которой удалось задеть сердце, проникнуть под кожу и стать самой важной, необходимой частью меня, оказалась единокровной сестрой? Почему? За что?!
Неужели нам с Машей и без того было мало проблем? Какого хрена отец молчал столько лет? Почему решил открыться именно теперь?
Он должен был бы рассказать все гораздо раньше. О том, что знал Людмилу Антонову задолго до того, как привел в наш дом. И о том, что с ней изменял моей матери. А смешная девчонка с тощими хвостиками на самом деле может быть моей родной сестрой.
Но он этого не сделал. Не сделал! А девчонка эта не просто выросла и превратилась в соблазнительную красотку, но и свела меня с ума.
Я снова переживаю прошлую ночь. Будто ощущаю руками, губами трепет ЕЕ тела. Чувствую сладкий, пьянящий запах, шелк волос, ставших для меня неизбежными, но такими привлекательными путами.
Впечатываю кулак в стену, а потом с размаху сметаю на пол все, что стоит на тумбочке. Вещи с грохотом разлетаются по сторонам, а я ругаюсь сквозь зубы, когда внезапно доходит, что даже не предохранялся этой ночью. Столько раз были близки, но о такой важной детали я и не вспомнил. Если мы в самом деле брат с сестрой, что будет, если Маша забеременеет?
От этой мысли у меня перехватывает дыхание. По позвоночнику липкой змеей стекает страх, и я не могу понять, чего боюсь больше: возможных последствий или того, что наши с Марией толком не начавшиеся отношения заранее обречены. А еще ведь подробности могут окончательно добить отца. Если только он узнает… и думать не хочу о том, что произойдет.
И надо же было ей сбежать именно сейчас! Ни одной вещички своей не оставила! Я облазил каждый уголок комнаты, в которой спала Маша, исследовал каждый сантиметр ванной, чтобы найти хотя бы волосок. Но какая же ирония судьбы! Светлана заявилась с уборкой раньше обычного и к моему пробуждению успела все вылизать. И посуду вымыла, и мусор вынесла с пустой бутылкой из-под виски. У меня не осталось ничего. Ничего для этого гребаного анализа!
Оживает телефон, и я вижу имя Рогожина на экране, но только это ни на шаг не приближает к нужному решению.
– Глеб, извини, пока порадовать нечем. Из города она не уезжала. Во всяком случае, официально. Но ведь есть еще частные перевозчики, такси, в конце концов.
Я скриплю зубами: в самом деле хреновые новости. Даже если Маша осталась в городе, это мало что дает. Потому что нет ни единой зацепки, где ее искать.
– Телефон не пеленгуется, кстати, – продолжает Василий, добивая меня окончательно.
– Может, случилось что? Больницы обзвонить? – сердце противно грохочет где-то в ушах.
– Уже. Информации ноль, – докладывает друг, но тут же добавляет. – Ты не накручивай себя, Глеб. Я думаю, если бы что-то действительно случилось, мы бы знали об этом. А так она скорее всего просто избавилась от телефона. Умная девочка, не хочет, чтобы ее обнаружили.
Прибить бы эту умную девочку… Но сначала надо найти и убедиться, что с ней все в порядке.
– Она все равно рано или поздно выдаст себя, – уверяет меня Рогожин. – Надо просто подождать.
Не могу я ждать. Слишком далеко все зашло, чтобы просто плыть по течению.
– Найдем мы твою Машу, вот увидишь! – такой оптимизм, конечно, слегка обнадеживает, но я бы предпочел что-то более определенное. И уже собираюсь сказать другу об этом, как вдруг раздается дверной звонок. В любое другое время и не подумал бы открывать – когда в доме Светлана, это входит в ее обязанности. Но сейчас про домработницу и не вспоминаю – несусь к двери сам. Опомнилась, вернулась? Если так, я даже согласен ее не убивать. Но застываю, оторопело взирая на застывшую у порога немолодую, но все еще потрясающе красивую женщину.
Зря я думал, что не узнал бы ее при встрече. И зря считал, что она не тянет на роковую красотку. Фотографии из папки отца сыграли со мной злую шутку: на них Людмила Антонова была совсем не такой, как в жизни.
Могу поспорить: за ней до сих пор ухлестывают мужики. До сих пор немало тех, кому она разбила сердце, не прилагая для этого особенных усилий. И мой отец в их числе, теперь это становится очевидно, как никогда.
Вроде бы и не красавица в классическом значении этого слова. Лицо без тонны макияжа и всех этих новомодных ухищрений, которые применяют женщины, чтобы казаться моложе. Почти обычные черты… но именно этой обычностью и цепляют. А когда смотришь чуть дольше, понимаешь, что увиденное тебе нравится. Нравится так сильно, что хочется стать ближе. Еще посмотреть, прикоснуться, попробовать на вкус загорелую, усеянную мелкими крапинками веснушек кожу…
Ни ног от ушей, да и формы могли бы быть повыразительнее. Оттенок волос явно не родной. Но я не видел больше ни у кого таких красок. Будто в прихваченной инеем осенней листве играют солнечные лучи. Их блеск завораживает. Хочется протянуть руку и коснуться упругого шелка, пропустить его между пальцев, любуясь, как переливаются пряди.
Взгляд проницательный, умный. Глубокий, как омут. В таком увязнешь однажды – и больше не выбраться. Неважно, сколько лет прошло – других таких глаз не существует. Не заменить их, не вытравить из сердца.
– Надо же, – пухлые, не тронутые помадой губы подрагивают в легкой усмешке. – Я и забыла, как быстро растут чужие дети. Глеб, папа не рассказывал, что неприлично так пялиться на женщину вдвое старше тебя?
Я трясу головой, выныривая из пьяного дурмана.
