Стоять, бояться, раздеваться! - Мария Сергеевна Коваленко
Под впечатлением от похода к следователю Пожарская впервые целый день смогла прожить без поисков квартиры и работы. Голова работала как суперкомпьютер, пытаясь разгадать все странности. А вечером один телефонный звонок словно бензином плеснул на все подозрения.
На часах было уже девять. Вероника не ждала ни визитов, ни звонков, но собственная мать смогла удивить.
– Привет, пропажа! Совсем меня забыла. На Новый год сообщение прислала, а, чтобы позвонить маме, узнать, как жизнь, – времени не хватило?
В отличие от привычной поучительной интонации, сейчас мамин голос звучал устало. Без упрека, а скорее с тревогой.
– На Новый я не могла позвонить. Была за городом. Там связь плохая. Все, что получилось, – послать сообщение. Прости.
– А потом? Или ты теперь поселилась за городом?
– А потом... Ты права – не было времени.
Впервые Веронике даже в голову не пришло лгать и изворачиваться. На душе было настолько паршиво, что не осталось сил спасать самооценку других.
– Ясно. Совсем мать забыла. Изменилась в своём Питере. Совсем важной стала. Мать тебе больше не нужна.
– Изменилась. Правда.
– А я, между прочим, надеялась, что приедешь. Проведаешь... Но ты все обиженную из себя строишь.
– Ты знаешь, почему я не приезжаю. Если хочешь увидеться, мой адрес у тебя есть. Я всегда буду рада. А сама... к вам. Нет.
– К нам... – как-то странно, словно незнакомое словосочетание, повторила мать.
На минуту в разговоре повисла пауза. Если бы не дыхание в трубку, Вероника подумала бы, что связь прервалась. Но мама неожиданно продолжила:
– Нет больше никакого «к нам». Толик на прошлой неделе утром пошёл на работу. И не вернулся. Мне лишь сообщение написал: «Я ухожу. Не ищи».
Вероника почувствовала, как во рту пересыхает, а ноги подкашиваются.
– Может, он к какой-нибудь родне уехал?
В трубке раздался вздох.
– Я тоже так думала. Обзвонила всех. А потом мужики сказали, что видели, как он в джип садится. Здоровенный. На питерских номерах. – Очередной вздох сменился всхлипом. – Бабу себе, наверное, нашёл. Помоложе, побогаче. Вот и укатил от меня. Совсем как ты. И снова в этот ваш проклятый Питер.
Если до этого ноги Вероники подгибались, то теперь совсем перестали держать.
Больше не слушая причитания матери, она по стеночке медленно сползла на пол. Услышав гудки, обняла себя за колени. И больше не сдерживаясь, впервые за все дни после перевода разревелась. Навзрыд. Как не ревела никогда.
Все складывалось одно к одному. Вначале в багажнике джипа уехал Паша. Потом с повинной явился владелец «Фольксвагена». Теперь опять на джипе исчез проклятый отчим...
Кто-то словно генеральную уборку проводил: вычищал из ее жизни всех, кто сделал больно, и устранял опасности. Тихо, незаметно, не привлекая к себе внимания. Будто так и нужно.
Она и мечтать не могла о такой уборке и такой защите. Все всегда сама. Только, будь у нее выбор, не задумываясь променяла бы эти подвиги на хотя бы одну ночь в обнимку.
Изгибом в изгиб.
Спиной к груди.
Чтобы снова слушать сладкое медвежье посапывание и, зевая, ворчать, что не может уснуть.
* * *В конце третьей недели после перевода Вероника осознала, что к мазохизму можно привыкнуть. Нет, её никто не заставлял ходить на работу или задерживать дыхание, когда лифт останавливался на этаже службы безопасности.
Мама тоже больше не пыталась оторвать кусок от сердца. А воспоминания о далекой даче не грызли душу.
Внешне все было отлично. Даже красивая снежная погода как-то умудрялась держаться, хотя все питерцы давно ждали унылой оттепели.
Мазохизм Пожарской был особого благородного сорта. Выплакав весь запас слёз за один заход, она решила страдать с толком. И в первую очередь, больше не раздумывая, написала заявление на увольнение.
Как и следовало ожидать, Марат Закиевич ее, конечно же, не отпустил. Вместо того чтобы подписать приказ об увольнении, генеральный ещё больше поднял зарплату и потребовал у начальника кадрового департамента Брошкиной решить все проблемы «своего бесценного секретаря».
Возможно, сказал что-то еще кому-то другому. Официально никаких распоряжений не поступало, но огромная тень стала мелькать возле двери приемной все чаще и вздыхать за дверью все тяжелее.
Сердце от этой тени замирало как дрессированное. Правая рука каждый раз тянулась к ухватистой хрустальной вазе. Но, как Вероника ни кусала губы, как ни сверлила взглядом стеклянный глазок видеокамеры, коридорный призрак не желал превращаться в человека.
На третий день игр в кошки-мышки Пожарской стало скучно. Расстроенная, она даже умудрилась как-то сломать ноготь. И пока не сломалась вся, решилась перейти к ещё более активным действиям.
Теперь на работу и с работы ее начал подвозить новый юрист компании Евгений. Молодой, перспективный, с горящими глазами и похожий на Тео Джеймса, как брат-близнец. А в расписании, которое в электронном виде хранилось на главном сервере компании, появилась запись «Свидание с Игнатовым».
Александр Игнатов, сочинский партнёр босса, с первой встречи настойчиво приглашал ее в ресторан, заваливал цветами и конфетами, но постоянно получал от ворот поворот.
И первого, и второго мужчину Вероника с удовольствием променяла бы на такси и вечер в одиночестве. После поездок с Евгением уши отваливались от количества лапши и в голове стоял звон. А после ужина с Игнатовым она чувствовала себя изнасилованной взглядом даже в тех местах, которые не были предназначены для секса.
Тяга к мазохизму не отпускала ни на день. Личная жизнь забурлила так, что главный наблюдатель, Брошкина, прописалась в приемной генерального. А сам босс однажды пришел на работу с попкорном.
Напряжение, которое с каждым днем нарастало вокруг приемной, невозможно было увидеть пли пощупать руками. Оно висело в воздухе невидимым облаком. И казалось, совсем близко, двумя этажами ниже, вот-вот сдетонирует бомба.
Наверное, если бы после первого свидания с Егоровым Вероника
