Всё начинается со лжи (СИ) - Лабрус Елена

— Шампанского? — снисходительно следя за нашей дуэлью, предложил Пашутин.

— Не откажусь, — пожала я плечами. — Тем более столько поводов. Это мы сейчас за что выпьем? За здравие или за упокой? — приняла я из его рук фужер.

— А вы, я вижу, настроены серьёзно, — нахмурился он.

— Весьма. У меня теперь, благодаря вам, появилось столько свободного времени. Что грех его не потратить с толком. Вот по гостям хожу, долги раздаю.

— Благодаря мне? О, нет, вы ошибаетесь. Я тут ни при чём. Слышал, вы совершили ряд грубейших профессиональных ошибок, и в работе со студентами проявили небрежность, так что с большой головы на здоровую не перекладывайте. Уволили вас справедливо.    

— Вас уволили? — удивилась Юлька, вытаращив глаза.

Не скрою, меня удивило, что она не знала. Я думала Пашутина науськала она. Но такой ошарашенный у неё был вид, кода она повернулась к отцу, что я поверила.

— Па-ап, ты что совсем охренел?  

— Ты слова-то выбирай! С отцом всё же разговариваешь!

— А я считаю Володя прав, — вмешалась Ксения. — Нельзя допускать таких врачей к пациентам.

— У-у-у, — покачала я головой. А быстро девочка «переобулась». Уже не только нос, но и хвост задрала.

— Слышь ты, — развернулась к ней Юлька, — пасть заткни. Твоё мнение здесь вообще никто не спрашивает. Я задала вопрос, пап.

— Моя защитница, — подтянул к себе Пашутин жену. Погладил животик. Поцеловал в шейку. Та густо покраснела. И то, как хотелось ей спихнуть с себя его волосатые лапищи, как она сдерживалась, терпела, и слепой бы увидел. Как и то облегчение, что она испытала, когда он её отпустил и повернулся к дочери, только после этого снизойдя до ответа. — Да, моя деточка. В нашей жизни за всё приходится платить. А-а-а…

— А давайте выпьем, — перебила я, пока он тянул своё «а-а-а». Неужели он и правда думает, что я буду ещё и выслушивать его отвратительные инсинуации в свой адрес. — За ваше здоровье, Владимир Олегович.

Он громко рассмеялся.

— Неужели вы этим решили меня шантажировать?

— Шантажировать? — сделав глоток, удивилась я. — Вы решили, что я пришла вам угрожать?

— Угрожать? — огласил он помещение ещё одним весёлым смешком. — Не-е-ет! Конечно, нет! Вы пришли унижаться и просить. А если я не соглашусь выполнить вашу просьбу, собрались выложить моей дочери, что я болен и жить мне осталось недолго, ну и всю ту требуху, что прилагается к моему диагнозу. Иначе с чего бы вы вам радоваться, что она здесь.

— И чего же я по-вашему буду просить? — сделала я ещё глоток. — Свою работу?

— Работу? — он снова засмеялся. — Да у вас на пальце колечко стоимостью выше вашего годового оклада. Работа вам не нужна. И вряд ли понадобится, судя по серьёзным намерениям господина Верейского, — хмыкнул он. — А вот недописанную докторскую вам, поди жалко. Жалко же?

Я не ответила ни «да», ни «нет», хоть он и ждал ответа.

— Да я и сам знаю, что жалко, — и снова хмыкнул, а потом лицо его ожесточилось как тогда, когда он орал в моём кабинете на Кононову. — Но знай, сука, не видать тебе больше своей научной работы как своих ушей. А про то, что я болен, Юлька знает. Все знают. Так что давай допивай шампанское, забирай свои бумажки, что ты там притащила, — кивнул он на мою сумку из которой торчал файл с документами, — и вали. К своему жалкому женишку. Где он там сейчас? В Лондоне? Нализывает задницу сэру Грегори, в надежде выкупить хотя бы его два процента? Так передай, пусть он ему хоть отсосёт, а их выкуплю я. Я! И остальные акции тоже. У всех этих сраных мелких акционеров. И не по двойной цене, как он предложил. По тройной! И не нищенскими микро-пакетами, а все до единой вонючей акции, у каждого. И однажды этой компанией будет управлять не он, а мой сын. Мой!

Он опять подтянул к себе Ксению и не стесняясь облапал за сиськи.

— Ну-ка, пойдём-ка, поговорим, — ущипнул её за задницу и глянул на меня. Эта пламенная речь его явно возбудила. — Пока незваные гости уберутся, побуду с молодой женой.

— Володя, прекрати! — вырывалась она. Конечно, безрезультатно, когда он её в прямом смысле слова потащил из столовой.

— Да зачем в комнату, давай в ванную по старой привычке, — усмехнулась я.

— Володя, мне больно! — отбивалась Ксения.

— Ничего, потерпишь, — рычал он.

И хоть это было неприятно, что он трахал её сейчас во всеуслышание за стеной, но я испытывала что-то среднее между злорадством и удовлетворением, что эта потаскушка будет отрабатывать за богатую жизнь, к которой она так стремилась по полной. Я даже не погнушалась допить шампанское, мысленно подняв этот бокал за их «долго и счастливо». А жить он будет долго, а не те несколько месяцев, которые она надеялась потерпеть, уж я об этом позабочусь.

— Простите, я не знала про… увольнение, — в ответ на ритмичное кряхтение Пашутина, стуча каблуками, Юлька дошла до двери и с грохотом её захлопнула. — Старый козёл!

Она села на широкий стул с округлой спинкой и мягкими подлокотниками с ногами, подтянула к груди коленки и обхватила двумя руками.

И что-то было в её позе привычное и… обречённое.

— Он с детства так, да? — догадалась я, глядя как она невидяще и ненавидяще смотрит в пол.

— Всех подряд, ничуть меня не стесняясь, — вздохнула она и усмехнулась. — А эта сука в глаза ему улыбается, а сама ждёт не дождётся, когда он сдохнет.

— Он не сдохнет, — покачала головой я. — По крайней мере не так быстро, как она рассчитывает.

— Но вы сказали… — посмотрела Юлька на меня недоверчиво.

— Да, что диагноз надо подтвердить. Но его американские врачи ошиблись. Это не синдром Лея, — и я всё же достала из сумки бумаги. — Мне же не показалось? Ты расстроилась, что отец заболел?

— Он, конечно, козёл каких поискать, — скривилась она, качнув головой в сторону двери. — Но он мой отец. И… в общем, неважно. 

— Понимаю, — вздохнула я. И выдернула из папки лист, где чёрным по белому было указано, что не отец он ей вовсе. По крайней мере не биологический. Кинула в сумку и протянула остальное. — Держи. Тут указано что ещё может вызывать его недомогание, но всё это лечится.

— Значит, он не умрёт? О, господи! — выдохнула она. — А он же на эвтаназию собрался. В швейцарской клинике. Уже договорился.

— Так я и подумала, когда он сказал, что собирается уйти из жизни достойно. Поэтому и приехала.

— Простите его, — встала Юлия Владимировна, отложив бумаги. — Пожалуйста!

Я промолчала, глядя в её редкого орехового, золотисто-зелёного оттенка глаза. А она нет.

— И меня простите, пожалуйста. Клянусь, у нас ничего не было. Сейчас. Это то, что я сняла на свой телефон, — она достала новый смартфон, затыкала по клавишам. Я услышала, как у меня блякнуло входящее сообщение. А Юлька подняла глаза и теперь смотрела на меня не моргая. — Доза оказалась слишком высокой. Он вдохнул, просто вырубился и всё. А я затащила его на кровать и со злости на его телефон сняла дурацкое видео будто мы трахаемся. Но даже если бы не вырубился, клянусь, всё равно ничего бы не было.

— Тогда зачем? — едва сдержала я тяжёлый вздох.

— Потому что он назвал меня шлюхой. Он думал, что я ему изменила. А это не так. Я же вам рассказала, как всё было.

 — Только забыла сказать, что из всего этого правда, — усмехнулась я.

У меня ведь в сумке была ещё одна бумага, где образец ДНК Рената Алескерова не совпал с тем, что был обнаружен на её теле.

— Всё правда. Меня подставили. И я хотела, чтобы Верейский прочувствовал на себе каково это, когда попадаешь в такую ситуацию. И чтобы вы… тоже прочувствовали, как мне было больно, когда я увидела вас на свадьбе вместе. И это кольцо, — она отвернулась. — Простите.

— Тебя изнасиловал не Алескеров, Юля. И ты прекрасно это знаешь.

— Что?! — резко развернулась она, вытирая слёзы. — Нет! Нет, нет, нет. Это был он!

— Я разговаривала со следователем, — устало вздохнула я. — Криминалисты сравнили образцы. Не он. Так что заявить на него ты не сможешь. Да я думаю, ты и не собиралась. Иначе вряд ли бы стала с ним… — я развела руками, — ну, ты знаешь.