Любимый цветок фараона (СИ) - Горышина Ольга
Нен-Нуфер опустила глаза. Как же прав Пентаур, что лично отправился к фараону. Люди не умеют хранить тайны. Хотя имеет ли она право злиться на Рамери, она не просила его молчать… О, как же горд Кекемур! И как бесстрашен, ибо кто смеет отказываться от подарков фараона… Она прикрыла глаза — до храма оставалось меньше ста шагов, но что-то влекло ее прочь от храмовой аллеи. Она ухватилась за локоть Рамери, и стражник подхватил ее под руку, решив, что она оступилась.
— Я пойду с вами, — сказала Нен-Нуфер.
Да, она дойдет под их охраной до полей, а там уже спокойно отправится к гробнице фараона Менеса. Вновь с пустыми руками, зато с полным благодарности сердцем. Она станет благодарить его за обоих сыновей, и для каждого попросит заступничества. Особенно за фараона — Пентаур уже, небось, передал написанный ею папирус. Пусть он сгорел на пламени, но на сердце успел оставить кровоточащую рану. Она станет молиться, и пусть Боги пошлют ей хоть часть боли Его Святейшества — она примет ее с радостью за все то, что он сделал для нее, ни разу не видя… Нет, он видел ее. Она танцевала для него и, быть может, его взгляд дал ей силы не оступиться в своем первом танце.
Нен-Нуфер пару раз отдыхала под пальмами у канала и умывалась, и все равно глаза щипало от пота, когда она наконец добралась до гробницы. О, Великая Хатор! Тишину пронзило конское ржание. Нен-Нуфер замерла, стараясь унять разбушевавшееся сердце. Губы потрескались от жары и смягчить их сейчас мог лишь поцелуй царевича. Только чего тогда будут стоить все данные Великой Богине обещания… Боги не прощают дважды. Она поклонится царевичу, но не протянет руки. Пусть Пентаур станет последним мужчиной, сжимавшим с неистовством ее пальцы.
Нен-Нуфер зажмурилась и сделала шаг за угол, но открыть глаза не сумела — лучи Амона ослепили ее, они отразились от позолоченной колесницы, колесницы фараона!
Песок жег стопы через толстые подошвы, но она не могла сдвинуться с места. Лошади, взволнованные ее появлением, заржали громче, и она услышала торопливые шаги. Колени задрожали, но она не сумела их согнуть и глянула прямо в лицо появившемуся перед ней мужчине.
— Это ты так напугала моих коней?
Какой резкий голос. О да, она слышала его, сидя в келье. Только если тогда ей было приказано молчать, то нынче она просто забыла все слова.
— Пожалуй, так же, как я напугал сейчас тебя, — добавил он уже более мягко. — И я, кажется, знаю, кто ты… Избранниц Великой Хатор можно признать в любом виде и даже без лотоса, Нен-Нуфер.
При звуки собственного имени она задрожала. Разве смеет она врать самому фараону. Не смеет, и потому Богиня вернула ей голос, чтобы наконец она рассталась со своей ложью.
— Я не жрица Хатор…
— И не Нен-Нуфер? — голос вновь сделался пронзительно ледяным.
— Нет, я — Нен-Нуфер, повелитель! — и она сумела склонить перед ним голову, но с трясущимися коленями совладать не смогла.
Только резкий смех заставил ее выпрямиться.
— Ну, а я не Его Святейшество. И совсем не похож на него. Энсеби так часто бывает в храме Пта, что странно не знать его в лицо. Очень странно, не так ли?
— Прости, мой господин, — Нен-Нуфер чуть овладела собой и сумела поклониться.
— Вокруг фараона всегда стена нубийцев.
— Вот именно! Неужто ты ожидала увидеть энсеби здесь одного?
Нен-Нуфер закусила губу — волнение перед встречей с царевичем Райей напрочь лишила ее рассудка. Теперь только она поняла, кто перед ней. Сети, возница фараона, отец обреченной Асенат. Царевич Райя говорил, что Сети ни на что не променяет золотую колесницу.
— Я не знаю, мой господин, как так вышло и прошу прощения за свое безрассудство. Я действительно испугалась, признав колесницу. Прости меня, благородный Сети.
— Я-то прощу, а что скажет энсеби на ложь того, кому он пожаловал свой кнут?
Нен-Нуфер вновь похолодела.
— Это ложь моя, не Кекемура, мой господин, — воскликнула она, вспоминая исполосованную плетьми спину стражника. — И то не совсем ложь. Я отдана Великой Хатор, только не прошла еще обряда посвящения. Но ведь это не имеет значения для простых людей, мой господин, — добавила она скороговоркой.
Нен-Нуфер прикрыла глаза: раз Сети не удивился, встретив ее у гробницы отца, значит, царевич Райя говорил о ней не только с Божественным братом. Или же фараон сам посчитал нужным объяснить своему вознице смену гнева на милость… Да и чему удивляться, ведь у любящих братьев не должно быть друг от друга секретов. Не должно, но будут! Неужели Тети не расскажет Сети про пророчество? Неужели молча возведет его дочь на свое ложе, чтобы потом положить ее мумию в свою гробницу? Неужели… О, Великая Богиня, как тяжко хранить чужие секреты! И как легко избавляться от собственных! Пусть царевич узнает о ее лжи от брата. Так будет лучше. И тогда воды Великой Реки никогда не донесут его лодку до Фив, куда она попросит Амени отправить ее завтра же.
— Почему я встретил тебя здесь?
Отчего Сети спрашивает? Неужели думает, что она условилась о встрече с его младшим братом? Или ждет, что она передаст через него послание для Райи? Нет, не будет больше посланий, не будет больше встреч. Они простились под палящим солнцем, соединившись в запретном поцелуе.
— Потому что я пришла поблагодарить покойного фараона за милость царствующего ныне сына, мой господин.
Нен-Нуфер склонилась в поклоне и, приложив ладонь к груди, почувствовала, что сердце вновь бьется ровно. Значит, она все делает верно.
— Рад слышать, что никто не попрал заветы Маат. Поблагодари моего отца, а я дождусь тебя здесь и отвезу в храм.
— О, нет! — Нен-Нуфер прижала к груди руку. — Я не взойду на колесницу фараона. Нет!
Сети улыбнулся.
— Но ведь энсеби не узнает об этом. Ведь секреты бывают разные. Те, за которые Осирис карает, и те, которые вызывают в нем лишь улыбку.
О, Великая Хатор! Зачем посылаешь на мой путь человека с метким, что кнут стражника, языком? О, Великая Богиня, как же разозлится царевич, узнав про ее обман! Пусть же ее обман милостью Тирии скорее станет правдой, чтобы не пришлось краснеть за ложь, которой она желала уберечь себя для Великой Богини.
— Господин слишком добр к Нен-Нуфер, но она может вернуться в храм пешком.
— Даже не думай об этом! Энсеби разозлится, если узнает, что я позволил будущей жрице Хатор совершить небезопасный путь. Я дождусь тебя и передам прямо в руки Амени.
И Сети отступил от входа в гробницу. Нен-Нуфер осторожно спустилась вниз, стараясь отогнать прочь все воспоминания о царевиче. Его старший брат ждал наверху… Его нельзя задерживать, ведь колесница в любой момент может понадобиться Его Святейшеству. Она опустилась на колени перед статуей фараона Менеса и поблагодарила его теперь уже за трех сыновей.
Сети поднял ее на колесницу, но тело затрепетало не от его краткого прикосновения, а от того, что ее пальцы коснулись того же, что трогали пальцы Божественного.
— Тебя ведь не надо учить езде на колеснице?
Это не был вопрос, это было утверждение, окрасившее стыдом щеки Нен-Нуфер. Царевич Райя не утаил от Сети их встречи, и тот может знать даже об их поцелуе… Нет, нет, царевич не расскажет о таком… Она ведь не какая-нибудь невольница! Это был священный порыв, это было и останется их тайной. Наверное, царевич Райя в запале рассказал вознице фараона о своем неумении сдерживать лошадей… Царевич Райя! О, если бы только на месте Сети стоял сейчас он…
Нен-Нуфер прикрыла глаза, чтобы сберечь их от песчаной пыли. Колесница пролетела мимо полей и остановилась у храмовых пилонов. Стражники распахнули ворота, и Сети привычно направил колесницу по храмовой аллее, в конце которой его встречал Амени и десятки любопытных глаз, спрятавшихся за колоннами. О, какое удивление отразилось на лице верховного жреца, когда Сети свел с колесницы Нен-Нуфер.
— Я возвращаю тебе твой лотос лишь на мгновение, чтобы испросить позволения забрать Нен-Нуфер с собой.
Сердце Нен-Нуфер остановилось. Что Сети задумал?! Неужто хочет привести ее под очи царевича, чтобы она призналась Райе в своей лжи… О, нет, Великая Хатор не допустит этого!
