Елена Лобанова - Из жизни читательницы
— Не о тебе речь… Таких читателей, как ты, уже в принципе не существует. Так, один-два на десять миллионов. А литература должна быть массовой! Доступной массам! Выражаясь фигурально, на уровне безусловных рефлексов! Я понимаю, тебе трудно согласиться со мной, — великодушно допустил Валерий, — ведь школьная обстановка, не обижайся, деформирует сознание… И, как всякое бытие, определяет… Но ведь сейчас абсолютно другое время! Люди хотят дышать полной грудью, понимаешь? И слава Богу, что они имеют такую возможность! И что социалистический реализм наконец-то испустил дух! Это счастье, что больше не надо изображать действительность в ее революционном развитии, в духе партийности и народности! Теперь литературный герой наконец-то может распрямиться во весь рост. Он может позволить себе быть сильным. Ставить перед собой цели и достигать их. Причем лично своих целей! В конце концов, мораль — не категория искусства слова… Ты согласна или нет?! — вспомнил он обо мне и приостановился, вперив в меня горящий взгляд.
Я кивнула, хотя несколько уклончиво, в сторону.
— Вот почему, — заключил он уже поспокойнее, — нужны и новые формы, и новые романные жанры — синтез, или синкретизм, или как это там у вас, у критиков…
— Но я-то не критик! — напомнила я по возможности деликатно и улыбнулась, как бы извиняясь за вторжение в его речь. — Я — просто читатель… читательница…
Он оценил мою деликатность: чмокнул меня в висок и притянул к себе, обняв за талию.
Но идти так было не совсем удобно, и вскоре мы остановились. Посмотрели друг на друга — глаза в глаза.
— Ладно уж! Кто старое помянет… — пробурчал он. И его губы привычно и властно потянулись к моим.
Он уже все решил за нас. Причем в нашу пользу!
А я?
В данный момент мне, как назло, пришла в голову еще одна противная мысль.
Мысль о фотомоделях.
На прообраз молодой красотки я, хоть и с новой прической, явно не тянула. Тогда, выходит, на старую жену?
С другой стороны, почему Мастер должен обязательно изображать свою Маргариту в каждом произведении? И в какой роли мне хотелось бы явиться в романе? Да и хотелось ли вообще?
Обо всем этом я размышляла молча. А мы тем временем уже шли дальше под руку, как в старые добрые времена! Похоже, ЖИЗНЬ снова налаживалась!
Вот что значит слушаться маму!
— В наше кафе! — распорядился Валерий. И пояснил успокоенно и деловито: — Самое время начинать праздновать!
Он вновь желал блеснуть, очаровать, покорить меня. Он объявил торжественно:
— Кстати, принимаются заявки на подарок к женскому дню!
Мы как раз проходили мимо книжного прилавка. Я приостановилась.
На видном месте красовалась табличка: «Подарок женщине». Вокруг таблички веером располагались блестящие книги. Красотки на обложках скакали верхом, стреляли из окон роскошных машин, плавали с аквалангами и замирали в объятиях пиратов, джентльменов и монстров.
— Так вот же он! Это и есть твой жанр! На уровне безусловных рефлексов! — вдруг осенила меня мучительная догадка.
— В смысле?.. — спросил Валерий и слегка отшатнулся. На лице его мгновенно проступила настороженность, и черты отяжелели.
Почему, почему же я не остановилась в эту роковую минуту?! Почему язык мой не прирос к гортани и губы в блестящей помаде «Люмине» не свело судорогой?!
Бессильные риторические вопросы…
— Твой жанр — это женский роман наоборот! — неудержимо выпалила я.
И тут он грязно выругался.
Но не матом, нет.
Он медленно наклонился к моему уху и так же медленно, очень внятно — совсем как Томик! — проговорил:
— Ты — не Маргарита. И вообще — не героиня. Ты даже не женщина. ТЫ… КНИЖНЫЙ!.. ЧЕРВЬ!!!
— И точка. Ни слова больше. Тема закрыта! — объявила Римус.
— Плесни-ка ей мартини, — распорядилась Людасик.
Мы сидели не в закутке библиотеки, не у Римки дома и даже не в кафе, а в ресторане «Южная ночь».
Ибо как раз накануне Римкин Аветик получил премию и преподнес ей в честь Восьмого марта. А она решила потратить все «на прожигание жизни».
Мы прожигали ее со вкусом. А именно — со вкусом шашлыка по-карски, картофеля по-министерски и бог знает чего еще по-каковски. Можно было просто ткнуть вилкой в любое место стола и попасть во что-нибудь чудесное и неслыханное.
Мы ели, пили, слушали музыку зажигательную и музыку мечтательную, и читали стихи, и делились воспоминаниями детства и рецептами омоложения. Кроме того, мы говорили о мужчинах — строго, но справедливо.
— Пусть плачут те, кому мы не достались. Пусть сгинут те, кто нас не захотел! — проникновенно возглашала Римус, и мы с Людасиком, икая от смеха, сдвигали бокалы.
— Девочки! Я наконец-то поняла, как надо жить! — вдруг вскрикивала Людасик, и мы с Римусом лезли в сумки за ручками и делали вид, что записываем на салфетках. — Мне одна женщина в поликлинике рассказывала! Надо знаете как? Вот проснулась утром — и спрашиваешь себя: «Чего моя левая нога хочет?» Или нет… «Чего моя дорогая левая ноженька хочет?» Вот как!
— Ну, твоя левая ноженька и так ясно, что хочет, — предполагала я. — Бегом на кухню — и Виталику морковный сок тереть!
— А чего же, интересно, ЕЕ ноженька захотела, что женщина в поликлинике оказалась? — выясняла дотошная Римус.
— Девчонки! Смотрите! — взывала я, показывая на зеркало, и мы замирали в недоумении.
Три красотки из голливудского фильма с любопытством косились в нашу сторону. Судя по одежде и прическам, они имели несомненное сходство с нами. Но цвет лица! Но блеск глаз! Но грациозная непринужденность поз и жестов! Поистине это были нездешние штучки, хозяйки собственных судеб — веселые, раскованные, уверенные в себе!
— Мы похожи на… подождите… Ну, есть же такая книга! — вслух припоминала я.
— «Три сестры»? «Три товарища»? «Три грации»?
— А «Три толстяка» не хотели? — подсказала коварная Римус.
И в этот самый момент случилось ужасное.
Неслышно приблизившийся мальчик-официант профессионально подсунул под тарелки кожаную книжечку с золотым тиснением.
Римка величественно кивнула ему, величественно взяла книжицу и не спеша открыла. Посмотрела, немного отодвинула и еще раз посмотрела.
И вдруг стала на глазах бледнеть.
Сначала померк румянец на щеках. Потом все лицо стало ровно-желтоватым. А через минуту оно точно соответствовало выражению — «белое как мел». Или — «белое как стенка».
Людка опомнилась первой.
— Ничего-ничего, Римус! Это бывает. Водички! — И она плеснула ей в стакан пепси-колы, выразительно показав мне глазами на сумку.
